Конкурс поэтов-эмигрантов

Номинация «Стихи о родном крае, о родине, о географических, исторических и культурно-языковых корнях»

СКАЗКА  ПРО  ВОСКРЕСЕНЬЕ

Мы у Бога в воскресенье спросили:

– Боже святый, ты живой иль уснул?

Ты хоть что-нибудь слыхал про Россию?

Ты хоть раз на эту землю взглянул?

Мы её до края света расстелили,

В ней немерено лесов и полей,

Мы топтали эту землю и делили,

Да никак не приживемся на ней.

Так видны ли с запредельных небес

Позолоченные щедро купола?

Донесли ли к Тебе вопль из наших мест

Перелитые сто раз колокола?

Отвечает ниоткуда Спаситель,

Чёрным облаком укрыт от наших глаз:

– Вы напрасно в воскресенье звоните,

Я ходил по вашим землям не раз,

Но никто ко мне не вышел навстречу,

Хоть до хрипоты кричали петухи.

Всё вы правили вечное вече

Да свои перебирали грехи,

По своим по непролазным дорогам

Всё ходили друг на друга войной,

Да гноили друг друга по острогам,

Да бросали семена в перегной,

И царей своих упрятавши в палаты,

Своей кровью их поили допьяна,

И вокруг себя плодили супостатов,

Чтоб не так страшна была своя страна.

Каждый век к себе вы ждете Мессию,

Чтоб за вас он с Сатаной воевал.

Вы б меня про искупленье спросили,

Я бы вам тогда и цену назвал.

                          * * *

Складки кровельного железа крыты охрой,

Столп трубы в высоту на версту продляет пыльный столб,

В эту землю входы и выходы заслоняет вохра,

В день получки ее сотрясает пенье и топот толп.

Тут спокон веков небеса наждаком затерты,

Тут шатровые крыши храмов обгажены вороньем,

Тут цари в кремлевских палатах глотают воздух спертый,

Трудно тут с житьем, повелят помереть – помрем.

Тут стоит мой дом, и стена у него осела,

Подпереть ее – все средства нехороши,

А покинуть дом – потерять все, что есть у тела,

А остаться в нем – погибельно для души.

Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»

RUSTY  BLUES

Ржа истребляет железо, червь ничтожный до рукописей горазд.

Скверно одет, кое-как обрезан, вышел на стогны аз,

шляпу на лобик надвинув, в пересохшем горле сдавив смешок,

выставив на середину страницы короткий, как нож, стишок.

Ночь коротких стишков по Алленби шаркает взад и вперёд,

нету у ней молитвенных ремешков обуздать мой куриный полёт,

дождь теребит на обочине праздное дерево теребинт,

выпала музыка из проезжающей мазды красной ценой в один бит.

Дождь превратил железо в ненужный окисел, рыж и ржав,

время страницы разрезало и пролистнуло, не придержав,

нечего удивляться, глядя на мир протравленный до сердцевины,

что мы устали стараться, Отче наш, Авраам Авину.

СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ,  ВИД  СВЕРХУ

Самолет пролагает свой курс средь камней  и морей,

К самолету пристегнут ремнем безземельный еврей,

Средиземные воды окрашены влажной лазурью,

А пристегнутый просит у Бога несчастье и бурю.

Повернувшись к востоку спиною, к воротам Мелькарта лицом,

Пассажир у окна ощущает себя гордецом,

И швыряя в пространство свои перелетные мысли,

Он следит, как они облачками над Этной повисли.

В баснословные годы, когда эти смертные были смирней,

Налегке пересек эти воды бездомный Эней

И от качки страдал по пути из провинции к славе

Непристегнутый коэн Иосиф, по паспорту Флавий.

Отделившись от тверди, под крыльями мирно сверкает вода,

Прочерчу параллель, за кормой не оставив следа,

Розоперстая Эос собой окаймит Ойкумены края,

А над морем заблудшее облако, ветер да я.

Номинация «Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от языково-культурных корней»

КАРТА  МИРА

Для того чтобы лучше приготовиться к новой жизни,

я себе раздобуду иную карту мира.

На ней будет меньше обширных стран,

но больше маленьких материков,

чтоб великим полководцам

негде было развернуться,

но зато без остатка и укоризны

будет глотать синтетический сор и медных кумиров

омывающий эти материки океан.

Плоские равнины на этой карте

будут внезапно и часто прерываться каньонами,

уединенные монастыри

будут ютиться вдоль каждой горной гряды,

а под каждой пустыней, полной миражей раскаленных,

будет постелено море прохладной пресной воды.

Но климат пусть будет тот же,

чтобы не нарушилось плавное течение вегетации,

и на новой земле размножилось все,

чему должно плодиться и размножаться.

На моей улучшенной карте

Нью-Йорк окончательно станет деревней,

нынешнюю Грецию я непременно поменяю на древнюю,

Арарат и Фудзи будут узнавать друг друга издалека,

бедуин, покинув свою палатку,

через час сможет встать на горные лыжи,

и из самого отдаленного кишлака

будет рукой подать до Парижа.

Я еще не решил, как мне поступить с Атлантидой,

но народы, плюющие на теченье веков,

пусть возводят свои пирамиды.

На этой наново вычерченной карте

не будет ни долины смерти, ни центра мира,

но на самой высокой секвойе

будет вечно висеть аполлонова лира.

И покончив со своим проектом в пятницу к вечеру,

я к тебе обращаюсь с просьбой, всеблагой Демиург, –

Сделай так, чтоб на новой карте

в устье короткой, холодной речки

обязательно вырос точно такой, как на прежней,

город по имени Петербург.

ОСТРОВА  В  ОКЕАНАХ

Отчалив от берега,

где русский язык –

это порода, слагающая материк,

я оказываюсь в местах,

где слова, сказанные по-русски,

    плавают, как острова

    из переплетенных водорослей

    в Саргассовых водах

    чужеродной языческой речи.

    Их корни не достают до дна,

    но суффиксами и приставками

    сплетаются на манер рядна

    и питают друг друга.

    Вот и мои стихи,

    услышанные во снах,

    живут наяву

    и поддерживаются на плаву,

    как цветы на призрачных

    Саргассовых островах.