ВИННИЦА

Не виниться мне перед Винницей,
не виниться ей предо мной,
всё иначе за далью видится,
да и сам я вдали иной.
Замурована в Муры Винница*
и расписана по чинам,
словно жизнь моя, половинится –
Южным Богом рассечена.**

Коцюбинского или Порика –
с днем рождения и прощай:
обжигая меня без пороха,
город выбросил, как праща.
Над лесами и над болотами
долетел до чужих земель,
с перелетами-переплетами
и обиду забыть сумел.

Затянулись рубцы на памяти –
затерялись среди других,
но из прошлого не пропала ты –
там друзья мои и враги.
Строя новые над могилами
ставки, офисы, этажи,
не накажут и не помилуют –
исковеркав мою фамилию,
помянут, шо когда-то жил...

* Муры – стены иезуитского монастыря (1610 г.).
** Южный Бог – древнее название реки Южный Буг.

ПРОВИНЦИЯ

Вот и вернулся - я снова здесь.
Что рассказать про Винницу?
Маленький город, глубинка, весь,
даже на звук - провинция.
Я понимаю - есть города
мельче, пустей, забытее:
улица - здания в два ряда,
бледная жизнь и быт её.

Им за столетья в тени столиц
не жировать застольями,
можно в одеждах и красках лиц
судьбы читать: с Подолья мы.
Строили, чистили - как могли,
чтоб из болота вытащить...
Дом, где родился, уже снесли,
дом, где я жил, стоит ещё.

Вырубив старый вишнёвый сад,
новый взамен не высадив,
красили особняков фасад,
самых особых высвятив.
Храмы, соборы и банков сеть,
рынки, ларьков невиданно...
Но самолётом не долететь -
аэропорт закрыт давно.

И поезда убегают прочь -
в даль, дорожа минутами,
не замечая - и не помочь -
город глазами мутными.
Все проходящие - в этом суть.
Им же стоять и выстоять.
Жить.
И, надеясь на божий суд,
дом, где я жил, наконец, снесут,
новую церковь выстроят.

Номинация

«Стихи о стране нынешнего проживания»

МАНХЭТТЕН

Как допотопный ящер,
внушая миру страх,
уверенно стоящий
на лапищах-мостах;
вцепившийся в соседей -
Нью-Джерси, Бруклин, Квинс,
сквозь уличные сети
смотрящий в даль и высь;
шипами небоскрёбов
распугивая птиц,
кроя небес утробу
и облачный батист,
шипящий и ревущий,
на то и остров - остр,
на части часто рвущий
людские души - монстр;
запретный и заветный
и плод, и дикий зверь -
на въезде в заповедник
народов, рас и вер.

С БРУКЛИНСКОГО МОСТА

Въедешь в Манхэттен с бруклинского моста,
ахнешь от вида, ухнешь по тормозам,
вот они - шпили, высятся на местах,
бьющие в небо, в нёбо и по мозгам;
вот они - сети стритов и авеню,
жёлтые лихорадочные такси,
глотки витрин и вывесок - сome in, уou!
шоу бродвейских - опиум и токсин.
И забываешь будни свои и дни,
втуне и тине тянущие на дно,
только откройся, звуки в себя втяни,
сотни наречий, расы, наряды...
но
не растворяйся, не исчезай в толпе,
с мира по нитке ткущих живую ткань…
пусть, растворяясь, силы дают тебе
снова вернуться в бруклин - тьмутаракань.

                                           ИСХОД

                                                                                 дочерям

Вот и всё - наконец-то взлетаем, отрываясь от грешной земли;
за века не прирученной стаей поднимается в путь птичий клин.
Всё отобрано - память и сердце, всё оставлено - Родина, дом;
даже наше "счастливое детство" где-то в прошлом - уже за бортом.

Вот и всё - скоро будет граница, раньше годы - теперь это дни;
не забудем родителей лица: остаются в слезах и одни.
И обласкана - как только можно, и обыскана - мог ли помочь?! -
на руках, повзрослев на таможне, засыпает двухлетняя дочь.

Вот и всё - под ногами, в болотах, даже город сегодня плаксив:
из-за туч куполов позолотой провожает - Господь вас спаси.
Знаешь, с неба "державы", "границы" - миражи, нужно только взглянуть;
оттого ль перелётные птицы так легко собираются в путь?

Вот и всё - так решили мы сами, надоело нам в пасынках быть,
от рожденья другими глазами видеть мир, по-другому любить.
Виноваты по роду, по вере - старый колокол снова звенит.
Сожжены миллионы евреев точно так же - в печах - без вины.
 

Вот и всё - никому не мешаем, не едим чей-то хлеб, чью-то соль,
вы хотели - и мы уезжаем, забирая с собой только боль.

Хватит ждать, что доказывать дальше? Нас никто не спасёт от беды.
Уезжаем от злобы и фальши, мы - евреи, но мы - не жиды!

Вот и всё - спит Египет и слепо отпускает бегущих рабов.
Фараоны меняют на хлеб их, не до них - сохранить бы богов.
Тыщи лет продолжаем Исход мы, чтоб себя как Народ сохранить.
Уходили мы из Преисподней - улетим из постылой страны.

Вот и всё... И волнения ропот... Вот и Вена! И трап подвели!
Первый шаг по свободной Европе, и последний - с Советской земли.
Где мы будем, я точно не знаю, - на каких говорить языках...
но проснулась и, сладко зевая, улыбается дочь на руках...
Вот и всё...

                                                       1989, Ленинград, Вена, Рим
                                                      2002, Нью-Йорк

ТЫ УЕДЕШЬ ДОМОЙ -  В РОССИЮ

                                                             В. Карбаинову

Ты уедешь в свою Россию, что когда-то была моей.  
Плёнки в камере, море снимков... Покажи их жене и сыну:
небоскрёбную, магазинную - Вавилонию наших дней.

Что ты понял в пятнадцать суток, если я за пятнадцать лет
не уверен, что понял сути двух веков, миллионов судеб,
осуждённых её и судей, ставших прахом, идущих вслед.

Ellis Island... Ты был задумчив... Это странники разных стран -
кто от Гитлера, кто от Дуче - веря в Бога, свободу, случай,
веря  - Там будет детям лучше, уплывали за океан.

Ты подавлен Нью-Йорка высью... Это беженцы всей земли -
от погромов, печей и виселиц - через голод и годы выжили
и построили здесь немыслимое - до небес себя возвели.

Позабыты у вас материи: материк, эмигрантский хлеб...
А Россия была Америкой: неуверенной и затерянной,
необузданной и немереной - Эмигранией прошлых лет.

Ты поведай о старом друге: политехник, мол, - полиглот,
и напой под гитары звуки про студенчества смех и ругань -
жизнь припевом пойдёт по кругу, сын услышит и подпоёт.

Ты приедешь к ним ошарашен, прочитаешь о нас стишок,
и про дочек моих расскажешь: настоящих америкашек,
не умеющих "read in Russian" - не читающих этих строк.