Конкурс поэтов-эмигрантов.

Номинация «Стихи о родном крае, об историко-географических и культурно-языковых корнях»

Viva Fidel!

Снова в памяти всплывает незабвенная картина:

я шагаю по бульвару, словно так всегда шагал.   

Брюки в клетку, кепи набок, и сверкают гуталинно

туфли в стиле "вся Европа" производства "самопал".

Несомненно, пребываю в состоянии нирваны,

потому что я по ходу обнимаю стройный стан

потрясающей мулатки, вновь прибывшей из Гаваны

по культурному обмену двух навеки братских стран.

Мы дружны, как государства, влюблены почти без меры,

без утайки, бескорыстно, умилительно, до слёз.

Вожделенные друг другом, служат нам вожди примером,

лобызаясь с каждой встречей на виду у всех взасос.

На скамейке под платаном я, советский кабальеро,

кучерявую кубинку прижимая чуть к плечу,

ей шепчу на ушко нежно и восторженно: "тэ кьеро",

что в свободном переводе значит: "я тебя хочу".

В общежитии студентов, где в любви не знают брода, 

где сравнительно нечасто застилается постель,

привношу свой вклад посильный в дело дружбы всех народов,

про себя провозглашая: "пусть же здравствует Фидель!"

Этапы

Крик младенческий‚ оглушающий‚ иждивенческий‚ всежелающий.
Детство светлое‚ почемучное‚ безответное и беззвучное.

Юность дерзкая‚ стежка скользкая‚ пионерская‚ комсомольская.
Серп наточенный‚ молот брошенный‚ клеш подмоченный‚ страх взъерошенный.

Свадьба пышная‚ дева юная‚ рюмка лишняя‚ ночь безумная.
Стройка долгая‚ голопузая‚ язва колкая‚ грыжа грузная.
Лица детские столь пригожие на соседские все похожие.

Быль военная‚ пыль пехотная‚ доля пленная‚ полумертвая.
Карцер лагерный‚ шваль садистская‚ лес поваленный‚ глушь сибирская.
Культ развенчанный‚ женка бывшая в дом бревенчатый не впустившая.

Ширь бескрайняя всесоюзная‚ урожайная‚ кукурузная.
Эра звездная‚ пес науськанный‚ туфля грозная с мамой кузькиной

Брови черные‚ брови жгучие‚ смехотворные и живучие.
Губы страстные‚ но пристойные‚ дни прекрасные‚ но застойные.

Гладь болотная закипевшая‚ рать дремотная озверевшая.
рейды шквальные‚ дисциплинные‚ кинозальные‚ магазинные.

Вождь умолкнувший‚ миг волнующий‚ лебедь стонущий и танцующий.
Скорбь не личная‚ скорбь народная‚ всем привычная‚ ежегодная.

Строй бракованный‚ перепоенный‚ переломанный‚ перестроенный.
Нерушимое – погребенное‚ неделимое – поделенное.

Крохи малые сбереженные в деревянные превращенные.
Брань умелая‚ громогласная‚ водка белая‚ морда красная.

Кожа дряблая‚ плешь зеркальная‚ речь усталая‚ мысль прощальная.
Сиротливое тело голое‚ смерть тоскливая‚ жизнь веселая.

Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»

На улице Бурбон

На улице Бурбон в Нью Орлеане
чудесной ночкой пылкий джентльмен
в толпе веселой, шумном балагане
без колебаний показал свой член
стоявшей гордо на балконе даме.

Та, отличив героя в общей массе,
под одобрительные свист и визг,
аплодисменты, жесты и гримасы
в знак благодарности метнула вниз
сверкающие бусы из пластмассы.

Здесь рады всем, и молодым и старым.
Кому – забавы, а кому – вертеп.
В аттракционах, ресторанах, барах
гремит не в меру возбужденный рэп
и плачет мексиканская гитара.

Для конных копов путь довольно труден.
Но и они привычные к гульбе.
Смешались, в общем, в кучу кони, люди.
Красавицы и даже "так себе"
легко и быстро обнажали груди.

По улице Бурбон не ходят трусы.
Бывают так.. поддатые слегка.
Ещё – не обходящие искусы,
как, например, покорный ваш слуга,
пластмассовые заслуживший бусы.

На троих

За китайским кварталом зарницы

блекнут перед рекламным неоном.

По FM умиляет певица

задушевным французским шансоном.

На сиденьях японской машины,

вылезающей еле из пробки,

трое русских парней с Украины

глушат шведскую водку в Нью-Йорке.

Номинация «Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от родных корней»

По Гринвичу

Там, в пенатах, где два с плюсом по Гринвичу,

где в червлёном поле якорь - геральдика,

как ни странно, но казалось: подпрыгни чуть,

и поймаешь непременно журавлика.

Он дразнил всегда своей невесомостью,

словно вверх тянула сила какая-то.

Но верней, под ним пространство всё полностью

было жирными синицами занято.

А в краю, в котором Гринвич - пять с минусом,

где охвачен мир когтями орлиными,

хочешь - сам себя казни, хочешь - милуй сам,

вышибая из небес клинья клиньями.

Здесь раскованность твоя - беспризорница,                               

здесь прикормленность твоя - бесприданница.

И журавлик в этом небе не водится,

и синица прочь из рук вырывается.

Далеко, далеко

                                     Далеко‚ далеко‚ далеко
                     за соленым от слез океаном‚
             повидавшим немало разлук
   и хранящим их горечь на дне‚
                                 где удачу поймать нелегко‚
                    где надежда покрыта бурьяном‚
             мой навеки единственный друг
       безутешно тоскует по мне.
                   
                              Ну когда же‚ когда же‚ когда
                  в этом мире исчезнут границы,
              и смыкаться начнут берега‚
     приближая любимых людей?
                                   Я хочу‚ как ночная звезда‚
                     как ветрами пропахшая птица‚
            хоть бы изредка падать в снега
         непутевой Отчизны моей.

                                      А потом‚ а потом‚ а потом
                      выбираться‚ смеясь‚ из сугроба
      и смотреть: вот на громкий мой смех
 друг бежит‚ выбиваясь из сил.
                       Мы в обнимку‚ как прежде‚ пойдем
                    и теперь хохотать будем оба
        над бессильем и глупостью тех‚
 кто когда-то нас с ним разлучил.