ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2018. Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»

Номинация «Там»

Тополя в Томилино

А если времени нарушу

закон, а если я вернусь?

Найду излом знакомой крыши,

в проулка реку окунусь...

И память по воде рисует

картинку детства – синева,

далекая хлопот и сует.

Апреля солнце. Дерева

ветвятся золотом пролитым.

Парит и стынет птичья трель.

Сугроб хрустальным сталактитом,

струится в талую купель.

Там день без счёта и обмана.

Там смех позволен ни о чём.

Бессмертны все. И ангел-мама

неутомима за плечом.

Флюгер

Когда был жив мой папа, он поминок

из жизни не устраивал. Он умер

в библейском возрасте, оставив только снимок

и двух детей на память маме дуре.

И мамочка на жизнь сдавать экзамен

отправилась с протянутой рукою.

Никто не положил ей даже камень.

Анафема родному Подмосковью!

Кто рано, кто попозже – зреют чада,

плывут гурьбой на западную заводь.

Европа им – не скажешь, чтобы рада –

но, поворчав, легла под русский лапоть.

Теперь я флюгер – ржавое коленце.

Все ветры дуют где-то на востоке.

Ты чьих же будешь? – тихо скрипнет сердце.

И оземь разбивается на строки.

Номинация «Здесь»

Амстердам

Давай с тобой отменим все уставы,

забудем всё про всё, что наизусть,

перехитрим инстинкты,

веры, нравы.

Нас тайный провожатый водит пусть.

Давай с тобой в Голландию поедем,

вдоль Амстера побродим не спеша.

Ты слышишь –

камень набережных бредит,

волшебного отведав гашиша.

Имбирь и мята, дух марихуаны,

туманит, будоражит и ведёт

ущельем улиц

между зданий пьяных.

Европа старенькая где-то здесь живет.

Над крýжками домов бежит игриво

и пенится барокко старых крыш.

Тяжелый мостик отражая дивно,

река несёт огни

и ты стоишь,

ладонью тронув холод парапета,

дождю и ветру шею обнажив,

как монумент,

незрячий, безответный,

и небо молчаливое дрожит.

Когда настанет время возвращения,

мы поклянёмся у сырой стены

оставить втайне наше приключение

и будем тайною обручены.

У каждого свои распятья

Декабрь, Дойчланд, Дина – вот

мои теперь координаты.

Сафари нет и нет болот –

смешны и призрачны утраты.

Ни ветерка в седых ветвях

растрёпы-клёна, будто умер

и он. Неузнанный впотьмах,

напрасный телефона зуммер.

Но память фридиным платком

махнет, темна и нелюдима,

зайдутся руки над виском,

воздвигнется, неодолима,

гора и три креста на ней.

У каждого свои распятья

и пантеон, и сад камней,

и где-то там, на самом дне,

ожог иудина объятья.

Номинация «Эмигрантский вектор»

Мать-и-мачеха

Сменяют геометрию полей

помпоны рощиц где-то в подреберье.

Мне стало называть тебя моей

легко, моя Германия, поверь мне!

Юнцов пасёшь в вагоне – без затей

подстёгиваешь мирно – ты другая:

чужих сегодня пестуешь детей,

невозмутимым оком не мигая.

А что же та далёкая страна?

Расхристанная, тянущая душу,

та, что, родив, давала имена

и, не кормя, бросала равнодушно.

Запомнилось ли ей моё лицо –

живое, а не тенью на граните?

А знает ли, что я храню кольцо

серебряное, дымчатой финифти...

Сны

Для России заблудшие пасынки,

а чужбиной любимы взаймы –

лжём и верим в свои же побасенки

о привольном житье.

Но у тьмы

есть права предъявлять непрожи́тое,

недосбывшееся... Эти сны

нам сорочкою, саваном шитою,

по ночам холодны и тесны.