ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2015. Конкурс эссеистов «Поэзия и внутренняя эмиграция»

«И в нашу жизнь – могло ли быть иначе –

Вошли Кассандра, Совесть и этап…»

(из стихотворения Ольги Бешенковской « А. В. Македонову»[1])

«Пусть не отец был, дядя арестован,/ пускай не я убит, ведь пуля дура,/

Но если страх, в обличье хоть крестовом,/ гуляет в мире – мир карикатура».

Глеб Семёнов

            Ольга Юрьевна Бешенковская… Русский поэт.

            Смысл поэзии дерзнула сформулировать двенадцати лет отроду: «Поэзия – петля над пьедесталом И робкая росинка на листке…» (здесь и далее курсивом проза и стихи Ольги Бешенковской).

            Родилась 17 июля 1947 года в Ленинграде, умерла от рака лёгких 4 сентября 2006 года в Штутгарте. Всей её жизни было 59 лет, один месяц и восемнадцать дней.

            Наша память избирательна, и почему-то вспоминая три года общения с Ольгой Юрьевной, совпавшими с последними годами её жизни, останавливаешься мысленно на декабре 2005 года, когда по телефону она мне сообщила о страшном недуге, зафиксированном немецкими врачами. Мало того, они при этом сказали, что ей надо заканчивать свои земные дела, поскольку осталось жить полгода. Почему память возвращается на самый трагический сгусток воспоминаний, как будто начисто отсутствуют в их череде радостные моменты? Думаю так и должно быть, потому что приговором врачей поставлен безжалостный вердикт на прекращение  не только общения, но и самого будущего.

            И русский поэт Ольга Бешенковская это отлично понимает и пишет в начале декабря того злополучного года за несколько дней трагический цикл стихов «Диагноз», строки из которого можно считать ответом на происходящее с нею: «Ну не торопить же эту дату…/Просто жить, любуясь на зверей./Белка, лира тёплая, куда ты?/Мы с тобой придумаем хорей!»; «Всё будет так же, как при мне,/хотя меня уже не будет:/щербинка эта на луне/ и суетящиеся люди».

            И вот начались мучительно долгие дни отсчёта, когда каждый день проводишь в раздумьях: как помочь, что нужно сделать для избавления от скорой смерти, неужели нет средства излечения? Невозможно свыкнуться с мыслью, что её скоро не будет. И звонишь Ольге, рассказываешь о лекарствах, разысканных в Интернете, умоляешь её, чтоб она бросила курить. На что Ольга добродушно отвечает: «А я уже почти бросила, вместо четырёх пачек, только полторы в день». И после некоторой паузы добавляет: «Получила на днях свою новую книгу из Нью-Йорка, отправила вам». Через день получаю её книгу, ставшую последней прижизненной, с взволновавшей меня дарственной надписью: «Жене Лейзерову с любовью и благодарностью – экземпляр №1!», подпись, 22 апреля 2006, Штутгарт.

            Название книги – «Беззапретная даль», её я сразу же и не единожды прочитал. Несколько дней находился под впечатлением прочитанного. И через неделю появилось первое стихотворение, посвященное творчеству и здоровью поэта:

В «Беззапретную даль» окунуться

И прочувствовать (сердцем прирос)

Боль прошедшего…

                                               Тихо очнуться

И задать запредельный вопрос:

«Сколько ж, милые, это продлится

И доколь – всё терпеть и терпеть?»

Будет в сумерках ветер клубиться

И позёмка ночами звенеть…

            Почему написал такое стихотворение? Конечно, творчество Ольги Бешенковской я знал давно. Всё же коренные ленинградцы, посещали в своё время самые востребованные ЛИТО[2] в городе. Хотя Ольга посещала среди прочих и самое выдающееся, самое лучшее ЛИТО «Нарвская застава», руководитель – Глеб Сергеевич Семёнов, мучившийся от своей принадлежности к легитимной системе тонкий человек и мудрый, прирождённый педагог, воистину Учитель. И я тоже не один год учился в «Нарвской заставе», но к моему глубокому сожалению в год моего вступления (1982) Глеба Семёнова  уже не было в живых,[3] но ученики, с которыми разговаривал, навсегда запомнили его петербургский аристократизм духа, писательское всеведение и индивидуальный подход к каждому. Об этом поведала Ольга не только в прозе и в стихах, но даже в романе – ПРИЗВАНИЕ В ЛЮБВИ Что-то вроде романа в стихах…   Г.С.Семёнову.  Позже, в 2008 году вышла в свет в Санкт-Петербурге посмертная книга с этим названием. Она появилась, благодаря усилиям мужа, фотохудожника Алексея Кузнецова, который полностью её составил, написал предисловие, оформил обложку, предоставил интересные фото из семейного альбома. Роман публикуется в самом начале книги после значимого пятистишия:  Душа – не птенчик из нуля,/Ей целый мир – письмом в конверте./Есть место действия – Земля./И время  действия - /Бессмертье.

            Подумать только: Ольга написала этот роман, 128 страниц в книге, в 1977 году, когда Глебу Семёнову было 59 лет, возраст, когда ее не стало … И у меня в год, что прошел после смерти поэта, появилось не одно стихотворение, посвященное Ольге Бешенковской, и вышла пятая книга стихов «Заветных строф родное благозвучье», где эти стихи опубликованы. Да, когда мы только познакомились, она стала для меня литературным учителем и своим пророческим даром вскоре прояснила, что наше общение – своеобразный «час ученичества»[4]. Потому моя книга вышла с посвящением «памяти выдающегося поэта Ольги Бешенковской», ведь сила художественности ее творческого письма просто потрясала. Потому я проводил литературные вечера в Констанце с ее участием, а после смерти поэта вечера памяти… на которых выступали известные поэты и литературоведы.

            А, основные даты жизни и творческой судьбы Ольги Бешенковской самым тесным образом связаны с Россией и с Советским Союзом. В день ее рождения – 17 июля, в далеком 1918 году в Екатеринбурге была расстреляна царская семья, а в год ее рождения – 1947 были отменены продовольственные карточки, которые – надо же! воскресли в год ее отъезда из Союза в Германию. Правда и Союз – немыслимый знак совпадения! в год ее отъезда, 1992, перестал существовать.  И вся ее биография – бесспорный факт служения истой Поэзии, несмотря на все злоумышленные действия, чинимые Властью и Толпой. Как писала прозаик Инна Иохвидович « Она продолжила печальную русскую поэтическую традицию противостояния: Поэт и Власть, Поэт и Толпа… И оказалась жертвой противостояния. Но Ольга Бесстрашная, как я называла ее про себя, не могла быть безответной, «не могла молчать».

            Что можно сказать о ее недолгой, земной жизни? Окончив экстерном филфак ЛГУ (за 3 года вместо положенных 5), 15 лет работала журналистом в городе на Неве, но по распоряжению КГБ была уволена без права работать в советской печати. 10 лет она, как многие ленинградские поэты и художники, трудилась кочегаром в котельной.

            Ольга Бешенковская принадлежала к альтернативной культуре, стихи и эссе публиковались в запрещенном самиздате и на Западе. Переехав в Германию в 1992 году, она так изучила и познала немецкий язык, что через несколько лет смогла на нем писать превосходные стихи и стала в конце 90-х годов членом Союза немецких писателей Германии.

            Всю свою сознательную жизнь, как и Анна Ахматова, Ольга Юрьевна была внутренним эмигрантом. Стихотворение «А.В.Македонову», последние строки которого заголовок данного эссе, – красочный пример её отношения к происходившему в стране:

А.В.Македонову

Мы нараспев дышали Мандельштамом,        В дни ангелов мы делали подарки

Почти гордясь припухлостью желез…          Друзьям, что были дьявольски пьяны…

И жизнь была бездарностью и срамом,       Так и взрослели: горечи не пряча,

Когда текла без мужественных слез.           Брезгливо слыша чавканье и храп.

Оберегая праздников огарки                           И в нашу жизнь – могло ли быть иначе -

Средь ослепленной люстрами страны,         Вошли Кассандра, Совесть и этап…   

            И Ольга в эссе «Рыцари духа» вспоминает хрупкого, щуплого Андриана Владимировича Македонова, наделенного большой и несгибаемой личностью. Еще Твардовский в их студенческие смоленские годы нарек университетского друга «Сократом». Прозвище прижилось, оно зафиксировало высокий лоб, в котором всегда теснились не суетные, укрупняющие явление мысли. Когда на Твардовского легло клеймо «кулацкого поэта», именно Македонов завалил гневными письмами все влиятельные газеты. И, конечно, добился… Безграмотная власть всегда считала, что российским Сократам климат Крайнего Севера подходит больше…           

            Самым запомнившимся, радостным моментом в общении с Ольгой были вечера Литературно-музыкального Салона, на который она приезжала к нам в Констанц из Штутгарта. Разве можно забыть, как её стихи восторженно принимали, и как некоторые строки из них до сих пор, спустя двенадцать лет, помнят наизусть? Совсем недавно был вечер нашего Салона, где я просто был изумлён поэтической памятью русских жителей Констанца. Вот, например строки из стихотворения (выделены мною, Е.Л.), которые, и не только эти, очень часто – и в стихах, и в прозе – становятся афоризмами.

А умирать – на родину, дружок,                                        (Хранит Господь и воинская рать…)                                   

В родное петербургское болото…                                                   Потом припасть к земле и повиниться        

Всего один пронзительный прыжок                                 Стремятся все в Россию умирать                  

На запасном крыле Аэрофлота!                                        А жить – так вся Россия – за границу.       

Скользнёт пейзаж, прохладен и горист,                          Как светел свет! Как церковь хороша!        

Нахлынет синь – воздушный рай кромешный.             Теней друзей порука круговая…

И ни один угрюмый террорист                                           На честном слове держится душа.

Не просочится в раструб кэгэбэшный…                         На честном слове…                         

                                                                                                                    Крепче – не бывает.

И в стихотворениях Оли, посвященных поэтам четырёхгранника  Серебряного века, (Анне Ахматовой, Осипу  Мандельштаму, Борису  Пастернаку, Марине Цветаевой) также неповторимые афоризмы.

Памяти поэта

Слава Богу, что так в Елабуге,                                   Ты и так им, как Богородица,

а  иначе бы шли за гробом                                                           отдала все свое святое…

равнодушносмурные лабухи,                                     Не страдают от безработицы.

каждый – нанят, и каждый – робот.                           Не бывает у них простоя:

А в Париже или в Берлинии                                                         расшифровывают, печатают,

провожали бы языками                                                 набиваются в фавориты…

злыми. Платьями – сплошь павлиньими.                  Хорошо, что ушла печальная,

(Время – бросить последний камень…)                    прямо к Богу! – Без волокиты…

Кто травил – тот бы первый – плаксою                   И – поклон тебе от поэзии,

над челом, что уже увенчано…                                  И – ночной мой дрожащий шепот…

Если мазал при жизни ваксою,

возопил бы: «Святая женщина!»                                 Мне легко танцевать по лезвию:

                                                                                                             у меня твой бессмертный опыт…

Стихотворение написано в 2004 году после поездки по цветаевским местам в Чехии. Сравнивая свою творческую судьбу с постигшими любимую Марину Ивановну несчастьями, Ольга заранее предвосхищает – недаром же Кассандра – всё то, что с ней случится.  Тем более что годом ранее в журнале ЭДИТА[5] она писала о тревожащей ее ситуации в поэзии. «Эссеист и поэт Вадим Перельмутер (Москва – Мюнхен) заметил в своих «Записных книжках», что графоман  над листом бумаги пьянеет, а писатель трезвеет… Ёмко сказано. И так уж исторически сложилось, что моими корреспондентами (а их – намного более ста) становятся те, кто трезво оценивает результаты своих творческих порывов. Потому что во всех иных случаях я честно говорю, что человек самозабвенно влюблённый в себя (закономерный парадокс…), обратился не по адресу. Пожалуйста, мы живём в свободном мире, печатайтесь, если можете, где хотите, устраивайте конкурсы и издавайте сборники, но поостерегитесь поминать всуе святое слово «поэзия»… И, конечно, не пытайтесь использовать моё имя в качестве отмычки к закрытым редакционным дверям…

            Ольга Бешенковская не могла даже представить и в самом страшном сне, что её имя после смерти начнут использовать далеко не сведущие в поэзии люди для устройства конкурсов и бешенковских чтений, где победителями объявлялись явные графоманы, а короткие чтения в течение полутора часов  превращались в профанацию самой поэзии. Об этом порочном явлении её стихотворение 2005 года:

Так всегда на свете было,                 на Христе порвать одежды -

оттого и тёмен свет:                       и Учение украсть.

надругалось мерзко быдло                Но бессмертно наше слово,

над понятием «поэт».                    наша слава – впереди.

Ну-ка, бедный небожитель,            Пётр и Павел, вам – улова!

землю жри… Горька на вкус?         И – смятения в груди.

И сверкнёт гебешный китель,        Ну а быдлу – то, что быдлу,

И мелькнёт вождецкий ус.                             что желает и само:                                         

Ну а раньше. Ну а прежде?             приравнять дерьмо к повидлу,

Тот же метод, та же страсть:   и – роскошное ярмо…

            …И вот совсем недавно мной написано итоговое стихотворение.    

Об Ольге Бешенковской

                                          Но если по дороге – куст

                                                      Встает, особенно – рябина…

                                                                              Марина Цветаева

Похожа была на Ахматову,                                         Благое видение

цветаевский почерк в стихах,                      поэзии русской земли -

уверенный, словно подхватывал                двух женщин, поэтов великих,

рябиновый шелест в кустах.                         (но без венценосных пут)…

Какое же всё ж совпадение                                          На Ольге их гордые блики

Москва с Петербургом сошлись                 и в классику горний путь!

На Ольге… -