ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2015. Конкурс эссеистов «Поэзия и внутренняя эмиграция»

В «проклятом городе» К. или возвращение Саши Фрадиса

Но мы ведь и в своей душе не дома…

Наум Каплан

Май 2015-го. Фестиваль. Кишинёв.

Фестиваль, как фестиваль. Много торжественности, переходящей в пафос, а самое интересное происходит в кулуарах. Милые и прекрасные Лео Бутнару и Николае Спатару, поддержавшие меня год назад после трагической гибели мужа, вновь пригласили меня в город К.

Накануне отъезда написала Кате Капович о своей поездке с просьбой «навести» меня на не пафосные места Кишинёва. Пафосные я видела в прошлом году. Уже тогда этот город начал завораживать меня. Катя ответила, упомянув о Саше Фрадисе.

Перед встречей, дружеским свиданием «вслепую», я была вооружена книгой «Проклятый город Кишинёв», которой одарил меня её издатель Сергей Эрлих, случайно в те дни тоже оказавшийся в Кишинёве. Книга была большая, не помещалась в маленькой сумке, и весь день мне пришлось таскать её в руках. Потом, правда, её таскал уже Саша. Кстати, мои румыно-язычные друзья немного косо посмотрели на эту книгу, ну, и на меня вместе с ней тоже. Говорят, какая-то группа людей написала письмо мэру Кишинёва с требованием снести памятник автору строк: «Проклятый город Кишинёв! Тебя бранить язык устанет…».

По смешному стечению обстоятельств мы встретились на ступеньках Молдавского союза писателей (именно там проходил фестиваль «Европейская весна поэтов»), одной из тех организаций, с которой у Саши, в принципе, не могло быть ничего общего. Естественно, мы стали в быстром темпе удаляться в сторону парка Чел Марэ, который Саша по-прежнему именует пушкинским.

Саша говорил-говорил. Мелькали знакомые и незнакомые фамилии. Я пыталась сказанное им как-то уложить в голове. И понимала, что он адресует это всё не совсем мне. А проговаривает то, что волновало и продолжает волновать его. Проживает заново. И кажется, что он так долго ни с кем не разговаривал.

И что мне, казанской татарке, этот город, с которым я не связана пуповиной. Но вот же… У меня есть свой город К., из которого я не уехала и вряд ли уеду. И не было среди моих близких друзей эмигрантов. Просто времена изменились. Уезжали и уезжают, да. Но сейчас это называется переменой места жительства. Мне не приходилось читать в самиздате Мандельштама и других запрещённых поэтов. Осип Эмильевич попал мне в руки сразу двухтомником. У меня была другая история.

Кишинёв открывался не только улицами, мостовыми, домиком Пушкина, весенним цветением, но и стихами Кати Капович, Наума Каплана, Евгения Хорвата, которых Саша цитировал бесконечно вместе со своими стихами. Фрадис стал моим проводником по городу. И по времени своих сбывшихся и не сбывшихся надежд.

Сегодня в Кишинёве у Саши Фрадиса нет среды. Он по-прежнему мысленно беседует с «Женькой» и «Катькой», уговаривает «Нюмку» не покупать машину.

Овидий: «Мало суметь уйти - сумей, уйдя, не вернуться». На это не сложно найти антитезу. Но меня «там не стояло». Я не могу судить. И не хочу. Судьба Фрадиса – типичная и не типичная судьба одного из поэтов, эмигрировавших из СССР, которые не в состоянии были находиться в болоте лжи и лицемерия. Они хотели не просто выжить, а ещё больше – состояться.

Публикаций у Фрадиса мало. По сравнению с нынешними поэтами, меряющимися количеством публикаций в Журнальном зале, ничтожно мало. Но точно знаю, они будут. Может, не сегодня и не завтра, но в ближайшем будущем. Не могут кануть в Лету строчки-обещание:

Но это лишь рубеж - не эпилог. 

Недаром, уцелевший от прополки, 

пронзительно расцвёл чертополох 

в походном котелке на книжной полке. 

Саша Фрадис вернулся в Кишинёв в 2011 году. После тридцати лет жизни в Америке, Израиле и Германии. Не все его знакомые в городе знают, что он уже здесь.

- Я хочу дожить свою жизнь здесь.

В Кишинёве три вида сирени: белая, классическая и «горячая» - так сходу я назвала сирень ослепительно фиолетового цвета. Хотя фиолетовый цвет не имеет отношения к огню или теплу. Наверное, горячо было глазам. Такая в моём городе К. не водится.

- Знаешь, как по-татарски сирень?

- Нет.

- Конечно, не знаешь (ехидно). Канафер. Ка-на-фер.

- Персидское?

- Конечно.

- Она должна хорошо расти в Израилевке, климат, вроде, подходящий, но не растёт…

Думая о Саше Фрадисе, мне начинает казаться, что эмиграция – это состояние ума и духа. Не души, конечно. Душа тут ни при чём. Просто всегда есть что-то или кто-то, к чему или к кому поворачиваешься спиной, отрицаешь, не просто отрицая, а всем сердцем отталкивая и негодуя.

 - Перед девятым мая я тут думал что-нибудь провернуть. А-а, думаю, ладно.

Саша Фрадис пишет и сегодня. Фактически находясь во внутренней эмиграции. Но не стихи. Прозу. «Об экзистенциальной несправедливости мироустройства. И о смехотворности поисков выхода… Для себя я давно понял: нужно просто сжать зубы и доживать век честно и без нытья. Я не совсем атеист. Скорее агностик. То есть допускаю, что наше пребывание в этом мире – не первое и не последнее. Что там, потом – пусть гадают церковники да эзотерики. Меня это не сильно волнует. Меня волнует только один вопрос: как свести к минимуму боль земного бытия?»

Последнее стихотворение Фрадиса на сайте «Поэзия.ру» датировано 2009-м годом. В 2011-м поменял эмиграцию «внешнюю» на «внутреннюю». Примеры были. Чаще оборачивались творческим поражением. Посмотрим?

«Выдох. Вдох. Начинаем с нуля».