Конкурс критиков-эссеистов «Тема России в поэзии русского зарубежья»
Моя родина – Петербург
Тема России в творчестве поэтов США (на примере Натальи Резник)
Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Интернета.
Использую компьютер и гаджеты.
Пишу стихи.
Без книжных переплётов и цензуры
В космический полёт их отпускаю.
Читатели мои безвидны и бесплотны,
Но шлют мне электронные приветы
С признаньями моих лирических талантов.
Они со мною из одной эпохи,
Такие же поэты-стихотворцы.
Ну, как не похвалить их сочиненья?
(Магистры поэтического сайта
За отзыв также начисляют баллы!)
Вчера опять я в ночь прокукарекал,
И виртуальные бессонные кукушки,
Поверив предсказанию рассвета,
Моим стихам сто лет накуковали…
Пришла пора отметиться и прозой.
Ещё одно, последнее эссе…
Объявлен конкурс, и тема задана. И сразу же сомнения. Что значит для поэта – зарубежье? Когда есть Интернет! И разве это эмиграция? Когда вернуться можно, при желании.
Иосиф Бродский был эмигрантом в полном смысле слова. Изгнанником. Родителей оставил, друзей, подруг… И город. На доме, в котором жил поэт, давно висит мемориальная доска. И от неё до Невского проспекта ходьбы – минут пятнадцать. А до Невы – не больше десяти, и Летний cад, в который, нам известно, Monsieur гулять водил Евгения – в пяти минутах, пешеходных.
Бродский отбыл в зарубежье из Ленинграда, но остался навсегда поэтом петербуржским. Как Пушкин, или Блок.
Плывёт в тоске необъяснимой
Среди кирпичного надсада
Ночной кораблик негасимый
Из Александровского сада.
Это написано в 1962 году. В других стихах – Нева, Литейный, Васильевский остров, Финский залив. Но после 1972 года (эмиграция) у Бродского не найдёте строк с петербуржской топонимикой.
Я трачу, что осталось русской речи,
На ваш анфас и матовые плечи…
Навсегда расстаёмся с тобою, дружок,
Нарисуй на бумаге пустой кружок.
Это буду я: ничего внутри,
Посмотри на него – и потом сотри.
Остаётся надежда, что…
Бог сохраняет всё, особенно – слова
прощенья и любви…
Что сказать мне о жизни. Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Благодарность – кому? Богу? Родителям? Петербургу?
Похоронили Иосифа Бродского, по его завещанию, в Венеции, не в Петербурге. Который поэты называли Северной Венецией.
Покинувшие Россию после 1990 года – это совсем другие эмигранты. Уезжали с родителями, с детьми и даже с вещами.
Наталья Резник – тоже из Петербурга. Родилась в 70-х, жила на Тверской улице. Между Таврическим садом и Смольным. Пешком – 5 минут до Невы, 20 минут до Невского. Советская школа – с комсомолом, но и с Пушкиным. «Медный всадник», Адмиралтейская игла, Невы державное теченье. А ещё была коммунальная квартира, где соседи не всегда соблюдали «правила социалистического общежития». В 90-е годы – эмиграция в Америку. Со всей семьёй, с дипломом Петербуржского политехнического университета. Работа нашлась – умственная, программистом. Но, несмотря на прожиточное благополучие и наличие двух детей, Наташа продолжает писать стихи. Отличается на разных Международных поэтических фестивалях-конкурсах. И в московском издательстве у неё вышли две книжки – стихи и переводы из английских поэтов (не американских и не современных): Аллингхэма и Киплинга.
Но…
От ностальгии нет лекарства.
И взгляд в будущее не всегда оптимистический:
Стоя одной ногою у райских врат,
Буду невнятно шамкать родным и близким
Про давно потерянный Ленинград
На ломаном полузабытом английском.
И мои весёлые юные правнуки,
Освещая менорой праздничный стол,
Прощебечут: «Бабушка, хэппи Ханука!»,
А я им: «Ленин. Партия. Комсомол».
Такой невесёлый юмор. А если серьёзно:
Мне всё равно, всё равно, всё равно, всё равно, где жить,
Но я не могу родиться больше нигде.
И Наташа снова и снова прилетает в Санкт-Петербург, чтобы показать дочке, а потом сыну, город, в котором она родилась, и где прошла её юность. Говорят, самое прекрасное время в жизни. В самом прекрасном городе!
А в продолжающейся «американской» жизни:
На свалке лет прожитых хлам
Становится гнильём,
И только то осталось нам,
Что мы всегда вдвоём.
Меж нами тысячи болей,
Метаний, слёз, теней,
И этот сверхнадёжный клей
Любой любви сильней.
И появляются непривычно длинные строки-размышления о поэтическом творчестве:
Какая может быть жизнь без гладких рифмованных строк,
Изгнанных, правда, из современной поэзии, за рутину
Ещё до того, как сплошной стихотворный поток
Захлестнул всемирную электронную паутину.
Нет, Наташа, всё не так! А как раз наоборот: этот неукротимый стихотворный поток спровоцирован доступностью и беззащитностью электронной паутины Интернета.
В ХV веке, после изобретения печатного станка, тысячекратно возросло количество читателей, а в ХХI веке, с распространением Интернета, читатели стихов и стихописатели образовали (говоря на языке математики) два пересекающихся множества, сравнимые по мощности и большей частью совпадающие по составу. Конечно, есть читатели, которые сами стихов не пишут, но есть и «поэты», стихов не читающие (кроме своих). Только на одном сайте «stihi.ru» к 10 апреля 2016 г. разместилось около 33 миллионов произведений почти 700 тысяч авторов. Поэтических сайтов – десятки. А ещё в России и за рубежом проводятся конкурсы и фестивали русской поэзии. Чисто интернетовские и с финалами на публике. Побывал я на трёх фестивалях (в Бельгии), и всякий раз удивлялся: многие участники-финалисты, прибывшие в Европу аж из Америки и Австралии, не смогли выучить свои стихи и читали по бумажке. Нехорошо это. Стихи надо читать наизусть. Недаром же по-английски наизусть – by heart, буквально – сердцем. Напоминаю «поэтам» с дефектами памяти: легко запоминаются стихи «гладкие», звучные, в идеале – которые можно петь!
Оскар Уайльд заметил: «Греки воображали Гомера слепым, чтобы показать, что поэзия должна быть слышимой, а не зримой» (читаемой). Нынешним стихотворцам трудно найти слушателей. И за неимением таковых мы публикуемся на интернетовских сайтах. Не утверждаю, а только предполагаю, т.к. сужу по случайной выборке, – стихи там большей частью технически грамотные и традиционные по форме… Но интересные, в лучшем случае, только родным, близким и знакомым автора.
На фестивалях-конкурсах стихи другого рода. Отсвечивают подражатели интеллектуалу и эрудиту Бродскому. Всё-таки c помощью слов проще симулировать умственную деятельность, чем страсти. Сам-то Бродский додумался, что «…в системе поэтического мышления роль подсознания выполняется эвфонией». А когда «поэтическое мышление» и то, что называют вдохновением, отсутствуют, в ход идут технические ухищрения: пишем без точек-запятых, ломаем синтаксис, изобретаем небывалые рифмы, изысканные ассонансы… Одним словом – выпендриваемся.
Роман Якобсон ещё в прошлом веке припечатал: «Стихи – всегда насилие над языком». И тут уж ничего не поделаешь. Прискорбно, когда насилие совершается в особо грубых и извращённых формах. Грубость чаще всего проявляется у неопытных нетерпеливых юнцов, а извращения – просто один из способов маскировки творческого бессилия. Стихоломы и стихоложцы!
Цитата из Х.Л. Борхеса: «Слава поэта зависит от увлечённости или равнодушия поколений безымянных людей». «Безымянные люди» – это не учёные-филологи, не литературоведы-критики. И, тем более, не именитые стихотворцы, претендующие на «всенародную любовь». Если оценивать поэтов по Борхесу, во второй половине ХХ века русский поэт, заслуживший бесспорно всенародную любовь и славу, это – Владимир Высоцкий!
Кажется, получилось у меня что-то местами наукообразное. Чтобы сгладить это впечатление, предлагаю био-геометрические оправдания выбора главных героев эссе:
- Если на карте Санкт-Петербурга провести прямую от дома, где жил Иосиф Бродский, через дом на Кирочной улице, где жил один будущий «эссеист», то эта прямая далее пересечёт Тверскую улицу, где жила Наташа, тогда ещё не Резник. Между крайними точками каких-то полтора километра…
- Именовать поэта по-домашнему Наташей – конечно, нарушение литературоведческого этикета. Но уж очень большая у нас разница в годах. А главное – мне нравится… имя – Наташа. И юмор её, временами, пожалуй, чересчур бесшабашный. И стихи, которые читаю вслух, совершая в одиночестве вечерний моцион:
Когда солнце упало к моим ногам
И свет померк,
Мы всё ходили в гости по четвергам
И пили каждый четверг.
И мне говорили вокруг: «Держись,
Не исчезай пока,
Пока в четверг продолжается жизнь –
Стакан о стакан».
И я с тех пор не прячу лицо
И не схожу с ума.
Да и кто знает, в конце концов,
Где свет, где тьма.
Выключить телевизор, забыть про Интернет, закрыть глаза и читать вслух стихи… Начиная с ХIХ века:
Не слышно шуму городского,
В заневских башнях тишина.
И на штыке у часового
Горит полночная луна… | 
