Конкурс поэтов-эмигрантов

Номинация «ТАМ»

Петербург. На мостах времен.

Вот солнце рождается, в талой воде раздвоясь. И царственной сказкой  в замесе болота и славы  дворец возникает, решетки ажурная вязь и всадник на камне фасада разбитой державы.

И тайные клады свои подымая со дна, я ключиком сна отпираю прапамяти ящик. И прошлого рай воскрешаю в экране окна рассеянной роскошью звуков и красок дразнящих.  Во сне проплывает забытою лодкой весна. Открылся канал... То есть, пО утру вскрылась Канава. И Летнего сада нагая стоит тишина... И в воздухе колокол музыкой медного сплава. Намокшею птицей нахохлилась Мойка моя. И в прорези веток скрипит по дороге телега. Следы от полозьев разлезлись остатками снега. И плачет зима закипающей струйкой ручья... Мой город распаренный солнечной баней весны, я вновь осязаю глазами под куполом неба колонны твои и виденья пролетов сквозных, где былью становится вся моя здешняя небыль. Проржавлены ванны твоих коммунальных квартир. Задернуты шторками тайны дворовых колодцев. Здесь книги читали до пулей оплавленных дыр. И строчка литая державной стопой отдается...

Но вывернул залп на поверхность ущербное дно, где город мой стал революций убийственным Родей. Допросов ночных он цедил чумовое вино и взводом расстрельным командовал утром на взводе. Там разные борозды жизней моих пролегли. И питерской строчкой прошили мне личное дело... Там сердца кораблик в залива промозглой дали непрошено реет над рябью тоски поределой. Тускнеет реальность на жизни разъемном мосту. Закутаюсь в шарф, разгляжу у гранитной скрижали заветного города гибельную красоту, чью славу подонки в кровавое зелье смешали.

Полозья саней погребальных по сердцу скребли. Ресничного инея ветры коснуться не смели. Всех лучших уже увезли с этой мерзлой земли: их время смертей укачало в летальной качели. Я шарфом своим подбородок тебе подвяжу. Здесь все наважденье. Здесь нет никакого просвета. Такую тоску и такую кромешную жуть не вспомнят, мой птенчик. И нет за зимой этой лета. И нас больше нет. Наши весны зима унесла. Цветочек мой нежный, мой лучший... На всем этом свете такая тоска. Ни рубашечки, ни волоска уже не поправить. И в стайке детей не заметить.

До полночи жгут чернокнижную память мою фонарные луны сквозь бисерно-черную морось. До полдня мне ангелы песню прощально поют и слово плывет, будто лебедь, рыдающий в голос. Там женщина плачет без слез. Ее очи сухи. Она только память и горя обугленный ветер. Она выпевает немыслимой силы стихи. И в каждом из них воскресают умершие дети.

Закутанный шарфом, свой ранец подросток несет. И будочник мерзнет. И пушки еще не стреляли. Шарманка поет о разбитой любви и печали. Вплывает мой город в последний, тринадцатый год.

2013. Хаарлем.

Из родословной

Когда отец женился на Лилит -

Безмолвный небосвод прошило криком.

То древний род из-под могильных плит

В отчаянье зашелся безъязыком.

Она была до горечи сладка...

Как восковая белая лилея.

И не дрожала девичья рука

Младенцев полоснуть ножом по шее.

Из теплых уст змеилась хищно речь:

"Плодить не стану я тебе евреев,

Которых немцы отправляют в печь,

Дымком развея ветхую идею".

Из польских глаз не капала слеза,

Когда отец, собрав свои манатки,

Ей слова на прощанье не сказал

И на корабль ушел походкой шаткой.

Потом он встретил Еву. И она -

глазами неславянского покроя

сердец не сотрясавшая до дна -

мне стала мамой, а ему женою.

2013 Хаарлем

Номинация ЗДЕСЬ

* * *

Февраль чернила высохли навек

никто не плачет или я не слышу

холодный день как старенькая ниша

чего там нет но где же человек

хоть так сидишь а хоть гремишь по клаве

в  сомнения расклеенной оправе

лишь самолетик тайны в облаках

и воронье на ветках возбухает

и снег себе лежит подлец не тает

у края суеты и на висках

пароль не нужен рамблер ту-ру-ру

мой апельсин так пахнет поутру

как будто роща где поэт расстрелян

пришла сюда раз я к ней не могу

ей холодно южанке на снегу

тут жесткий север белым мягко  стелет

съешь йогурт с хлопьями а сервер сдай врагу

как пахнет кофе будто в первый раз

и струйка хороша и пар так тонок

и чашка долгожданна как ребенок

полна чтоб долго пить сей миг сей час

но в зеркале чужой холодный глаз

гласит до боли колкой в подреберье

что ты к судьбе утратила доверье

вне гамлетова бить или не бить

и если не сумеешь растопить

лед зимней лжи своей кофейной ложкой

то может и тебя на свете нет

а так зима простужена немножко

в оконной раме сумеречный свет

и по двору гуляющая кошка

 10.02.2010  Лиер

Старинный голландский пейзаж

Глаза легко скользят по нежной просини

но понизу царят иные краски

в калейдоскопе приближенья осени

желанья исполняются как в сказке

янтарный луч над стынущей землей

и розан красный за оградой влажен

качнутся будто сон любимый мой

сбывается деталью каждой важен

как прошлому нужны пилотные очки

чтоб не срывало с заданного круга

плывем легки по морю лодочки

под парусом влюбленности друг в друга

не разглядеть за облаком лица

все заволакивают комья ватной влаги

лишь край весла и дальше мельница

кусты и травы плачутся в овраге

и клонит ветер падая с высот

древесности немолкнущие споры

и горечь словно вересковый мед

над плоским и сверкающим простором

2012  Хаарлем

Номинаци ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР

К душе

Прощальной стаей нежилых миров

созвездья вздрогнут в небе охладелом.

В земле проснется мертвое зерно,

Врастая в воздух стебля нежным телом.

Судьбы моей качнется окоем.

Былых печалей затворятся ставни.

И жизни потускневший водоем

Возьмут в кольцо воспоминаний плавни.

Замечу ли в отчаянный свой час,

Как вырвется душа счастливым стразом?

Как обовьется нить в последний раз -

И тайное мне прояснится сразу...

Верней не мне, а  наконец-то  -- ей!

И обнаженным линиям скольженья

Доступны станут вне земных теней

Иных полей и странствий отраженья...

Но неужели море звездной мглы

Склоняется над детскою кроваткой,

Чтоб таинство бесхитростной игры

Сам Зодиак разгадывал украдкой?

Какие же развяжутся узлы,

Когда не сможет больше голос детства

Меня вернуть из горсточки золы..

Но если там, за гранью, будет средство,

Чтоб скерцо здешней жизни услыхать

В биенье сердца после слез и тризны

Пусть лишь как тень, как марево, как тать

Как призрачный, верней, прозрачный признак

Сознания без дольних берегов -

Восстану, чтоб сказать судьбе спасибо,

За то, что в стайке чьих-то детских снов

И слов чужих - неведомым изгибом -

Моя струится память и любовь!

Печаль нежна, страданий больше нет.

Улыбка света ластится лучами.

Душа моя, припомни обо мне,

Ты шар летящий мой, звенящий пламень...

Утонет все в безвременья реке? -

Балласт сомнений, вещмешок надежды...

В каком теперь далеком далеке

Телесной жизни белые одежды?

Их просто нет. А ты вернешься в жизнь

В другой стране... в судеб игольном ушке -

О как шепнуть мне хочется "держись!"

Любимице и двойнику-подружке,

Той, без меня - на новом рубеже,

Чье тельце-платьице пропахло свежей мятой...

Ты позабыла в детском кураже,

Как пленницей едва жила уже

В старушечьем халатике измятом?..

04.03.2013 Хаарлем

Главная рыба

Сколько здесь рыбы! - Ханна, лови ее просто руками...

Света здесь море. Сердце уловит его.

Если оно и камень - то драгоценный камень.

Свет только кажется сгинувшим за облаками.

Мы наполняем глазами его торжество...

Счастлива Ханна, дела ее благословенны,

Рыба летает и свет в отражении сковороды...

Ханна поет, и песнь достигает мгновенно

Мужа и рыб и ближайшей от кухни звезды.

Ханна смеется и, легкую сеть рассекая,

Рыбу ласкает. Будто нездешних детей,

Большую часть женщина отпускает... -

Прочих же рыб хранит. И луч струится над ней.

Скрылось от взглядов солнце - огромная рыба -

Главная рыба, что так непроглядна порой. -

Здесь оно, здесь - влажным хвостатым изгибом -

Вновь отразится песни сверкающей чешуей.

2013. Хаарлем