ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА — 2016. Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»
Номинация «ТАМ»
Родимое пятно
Прости, родимое пятно на карте мира.
Задачка сложена давно, да нет ответа,
В задачке сказано: дано - кусочек сыра,
Который нужно поделить на части света,
А их - четыре... Я не спорила с судьбою
И мне уютно здесь, в недальнем заграничье,
Хожу на запад проторённою тропою,
А на тебя смотрю сквозь щёлочку, по-птичьи...
Слежу, как там живёт душа моя, блудница,
Что переехать наотрез не согласилась,
Как шепчет Волга берегам, что ей не спится
В переживаньях о послушнице России...
А я при чём? А что же мне-то нет покоя?
И этих контуров на карте нет дороже?
Я не прошу любви, прошу, живи, родное,
Не сокращайся, как шагреневая кожа!...
Концерт для скорби с оркестром
(Кто-то подсчитал, что если всех погибших в Великой Отечественной, построить в колонны и провести по Красной Площади, то этот страшный парад длился бы ... 19 дней).
Швырнул с размаху дирижер в оркестр форте,
И взмыл аккорд - корабль с космического порта,
И унеслись басы, остались только скрипки
Росинки слёз низать на краешек улыбки...
И вдруг над залом тихим, будто полусонным
Я увидала их, их - тысячи, их - сонмы!...
Всех, кто убит, сожжен и голодом удушен,
Все, не успевшие пройти по жизни души,
По Красной Площади идут. Они не судьи.
Они несут свои несбывшиеся судьбы,
Они мечты свои несут и воздух тесен
От непостроенных мостов, неспетых песен,
От ненаписанных картин, стихов, трактатов,
Не пересданных на четверку сопроматов,
От невзлетевших кораблей к иным планетам,
От несплетений жарких рук перед рассветом...
Они идут. Они спокойны, светлолицы,
Им никогда уже ни в ком не повториться.
И этим, маленьким, везунчикам. Тем летом
Они не поняли, что их на спор, дуплетом...
Смотрел оркестр, чуть замешкавшись на коде,
Как наше будущее в прошлое уходит.
Туда, где принят их парад за облаками,
Они ушли... И дирижер поник руками.
А мне не крикнуть им вослед, не повиниться
За этих судеб непрочтённые страницы.
Сдавила горло немота и жмёт до хруста.
И Площадь Красная пуста. И в мире пусто...
Номинация «ЗДЕСЬ»
Белое на белом
Поверх молочного стекла,
Как будто вычерчена мелом,
Тропинка пО снегу легла,
Такая белая на белом.
Но почему она видна?
Ведь по оптическим законам
Она, сливаясь с общим фоном,
Быть различима не должна?...
А лес под-солнечный звенел
Не по-земному легкострунно.
Тот, кто назвал наш мир подлунным,
В нем что-то недоразумел.
Слепя до боли, снег блистал,
Соединяя землю с небом.
И этот белый пьедестал
Нигде запятнан черным не был.
Несла небесная ладья
Большой оранжевый физалис,
И все законы бытия
В нем растворились и казалось,
Что вечер мудреней утра,
Что города берет не смелость,
И от добра искать добра
Неописуемо хотелось!
И пусто место освятить,
И подогнать по Сеньке шапку,
И зайцев, сразу двух, в охапку
Схватить!... и с миром отпустить.
Всё было тихо и светло
В лесу, в душе и в поднебесье,
И тишина казалась песней,
Чье время просто не пришло
Для мира звуков, и она
Сочинена, чтоб сердце пело
И мир стоял, пока видна
Тропинка. Белая на белом!
От Москвы до Таллина
Морда тепловозная с прикусом неправильным
Жадно рельсы нюхает, как перед забегом.
То ли путь вынюхивает от Москвы до Таллина,
То ли потеряла что под вчерашним снегом?
Тишина купэйная, суета перронная,
Чай, кроссворд да чтение – выбор не богатый,
Да чечетку длинную колесо вагонное
Не-пе-ре-ста-ва-е-мо бьёт пи–эр-квадратом.
Выкроена линия от Москвы до Таллина,
«Пулька» разлинована – принимай участье!
И по этой выкройке жизнь моя приталена,
И по этим правилам я играю в счастье.
Всё по кругу бегаю, как заговорённая,
Всё делю себя на две равные столицы –
Рвусь в Москву, на Родину, Богом мне дарёную,
Но лишь окунусь в неё – снова Таллин снится.
Ветром исповеданный, морем убаюканный,
Телом сер и сумрачен, а душою свЕтел,
Он меня приветствует флюгерами юркими,
Он за тех, кто в Ратуше вовсе не в ответе.
Две любви живут во мне, словно соревнуются,
Выбирать что главное – толку никакого,
Ниагарский грохот ли на московских улицах
Или шепот сдержанный стен средневековых...
От Москвы до Таллина – ни одной проталины,
Сплошь по снежной скатерти бахрома метельина,
У берез за окнами ветви охрусталены.
От Москвы до Таллина жизнь моя расстелена...
Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»
Новый Год
Перекраситься сдуру в блондинку,
Замутить оливье майонезом,
Из шампанскогго выловить льдинку
Плохо гнущимся пальцем – протезом
И укрыться, свернувшись колбаской,
Этим пледом, что «плюшев и ласков»
Умиляясь, как давится Басков
Прошлогодним своим фа-диезом.
Тишина, что я здесь прикормила,
Грубо изгнана шумным соседом,
И теперь мы с селёдкой ( как мило!)
Кто под шубой, а кто и под пледом,
Кто с дивана, а кто и с тарелки
Зрим, как дождик виниловый льётся,
И, вцепившись в минутную стрелку,
Старый год понемногу сдаётся...
Раскатилось петардное эхо
И в грудной и на лестничной клетке.
Шар земной, словно шарик на ветке
Крутанулся и понял – приехал!
Всё! Сдаю прошлогодье в починку!
Всех прощу и заделаюсь мудрой
И разносчику свежее утро
Закажу с обнулённой начинкой.
Бьёт двенадцать, ликует планета,
Старый умер, да здравствует Новый!
Welcome, свежие грабли готовы!..
Только это не важно, ведь где-то
Среди пьющих, поющих, жующих
Этот праздник на шумной планете,
В интернетовских чащах и гущах
Мне, как минимум, двое ответят.
И сквозь спутанные расстоянья
«С Новым Годом!» я дважды услышу,
Значит жизни моей оправданье
Кем-то дважды подписано свыше.
Две причины дождаться рассвета,
Мне – два сына, друг другу – братья,
Тот, кто скажет, что счастье не в этом,
Не имеет о счастьи понятья.
Лишний
Не лицеприятен, не телоопрятен, не словопристоен
Вошел он в троллейбус и ехал молча, сначала стоя
Средь массы тел.
Но, как только брезгливой волной отхлынула публика
И в этом месте
Оказалось пустое пространство, как дырка от бублика
B человеческом тесте,
Он грузно сел.
И были его глаза старше всех лет на двести...
Он прятал в них под тяжёлыми веками сонными
Cекреты про жизнь и смерть и про Хиггса с его базонами,
Просто бисер метать перед этими фанфаронами
Нужным не находил.
Он жил в гараже с такими же «гаражанами»,
Профессиональными диогенами и жан-вальжанами
И пил не коньяк и закусывал не баклажанами.
И никого ни в чем не винил.
От вещей и денег он был совершенно свободен,
Мобильник и гордость – дОроги и сложны в уходе,
Пустые бутылки – вот это другое дело
И полная сумка его, не смолкая, звенела,
Подпрыгивая на изгибах дорожного тела,
Что вызывало поджатие губ в народе
И тягостные минуты...
И никто не сказал ему прямо: - «привет, Сократ,
Ты же сам понимаешь, тебе тут никто не рад.
Извини, но ты лишний, уж так получилось, брат.
Ты иди, пей свою цикуту...»
| 
