Конкурс поэтов-эмигрантов

Номинация «Стихи о родном крае, об историко-географических и культурно-языковых корнях»

ТОПОЛЯ

Здравствуй, прутик невесомый,

Робкий рыцарь пустыря!

Между танком Гаврюшова

И ожившей Межевою

Мы сажаем тополя.

Свежий небосвод огромен,

Неподъёмен грунта груз,

Но старание утроит,

Он и реет, он и роет

Техникума третий курс.

Наши девушки румяны –

На озоне целый день.

Девушек прислали мамы

За погонными рублями

Из подённых деревень.

Женихи не бьют на жалость –

Телогрейки хоть куда!

А у самых шустрых радость:

После танцев целовались,

Кто по разу, кто по два.

Мы озеленяем город.

Южный город терпит зной.

В ученической столовой

Ненормированный чёрный

хлеб бесплатный нарезной.

Тополиный век – полвека

В этой пыльной полосе.

Корни высохли и ветви.

Где аллеи наши? Нет их…

Где бы к рюмочке присесть?

Эй, земляк! Оливы Зевса!

Авиньонского вина!

Кажется, на этом  месте

Тополя мне пели песни?

Что-то ж было у меня!

БЕРДЯНСКИЙ МОСТ

Известие ревниво тронуло,

Был смысл его

печально прост:

В родных краях,

Под Мелитополем,

Пошёл на слом

Бердянский мост.

Он, правда, ветхий был,

Бревенчатый,

Кругом прорехами светил –

Друг детства,

гнёздами увенчанный

И шатким

кружевом перил.

Следы моста

землёй засыпаны,

Их, видно, никому не жаль

Какими небесами синими

За тем мостом сияла даль!

За тополями серебристыми

Лежали тихие поля,

Была туманна

жизни истина,

Как неоткрытая земля.

Качалось

над водой удилище,

Бездумно облако неслось,

И не печалился о нынешнем

Открытый в будущее мост.

Ещё не жалко было мальчику

Скрипящих на ветру перил,

Он жизнью целой,

Нерастраченной

Богаче всех банкиров был.

Не фантазёр я

и не плакальщик,

Хотя во сне меня зовёт

Смолой сосновой

сладко пахнущий

Моста Бердянского пролёт.

Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»

МАРЛИ-ШТРАССЕ

Эскулап на улице Марли.

……………………………

Говорят, ещё во время оно

Пёстрые войска Наполеона

Увлекли поющую Марли,

И она, Марли,

в чумной палатке

Подавала воду и облатки

В трепетном корсете

маркитантки…

Говорят, что девочку Марли

Под шинелью финской пронесли

Через пограничные костры.

Там, при ярком свете, проверяли:

Чьи  клиенты?

Из какой земли?

Говорят и о другой Марли,

С песнею невидимых маки.

Песню в дебрях пели

под Смоленском

И в лесах марсельских

спеть смогли…

Говорят, что предок у Марли,

Сам из греков, почитатель Бога,

Первый храм устроил в Таганроге –

Мой земляк, что ты не говори.

Ведь до Таганрога там немного –

Двести с гаком, ровная дорога…

Что негоцианту Алтераки

И княжне,

что с ним в блестящем браке,

В Таганроге

славный слух ласкала

Опера миланская Ла-Скала.

Вот, примерно, то,

что в три этапа

Я узнал в приёмной эскулапа.

………………………………...

Ветхий зуб и вам бы помогли

Залатать на улице Марли.

СТАТУЭТКА

Повествую коротко,

Сидя у стола.

Северная комнатка,

Стылая стена.

Колером коричневый

на стене портрет -

с пропуска фабричного

контражурный свет.

Мама удивляется,

вскинутая бровь.

Поводом является

Пруссии король.

На фломаркте тутошнем

Безделушек – пруд.

Принесла супружница.

Фридрихом зовут.

Готика за окнами,

Хвойный окоём,

До небес высокая

Кирха за окном.

Силуэт на столике,

Выправка и спесь.

Шляпа треугольная

И косичка есть.

Царски ставит посох,

За эфес держась.

Сразу видишь – особь.

Сразу видишь – князь.

Этой бронзой тусклою

Жалован сполна.

А фигурки Тютчева

Не нашла жена.

Номинация «Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от родных корней»

АКАЦИЯ В САН-РЕМО

Явится для сердца перемена –

На ладони линии не лгут.

Я сижу под пальмою в Сан-Ремо,

Надо мною – фиников салют.

По верхам экскурсия проходит,

Но дедок по горкам не ходок.

Стопы обласкал в  лазурных водах

И под пальмой пробую хот-дог.

Всюду римской роскоши примеры,

И моё пособие при мне.

Страннику  с хот-догом на пленэре

Где-то ближе «Завтрак на траве».

Джунгли исполинского алоэ,

Розовый и снежный бальзамин,

Кипарис в радумье про былое,

Отчая акация – за ним.

Я занозе этой, откровенно,

Хоть и не Савойский,

всё же свой.

Там, в степях,

она была бессменной

Домовой для стаи бельевой.

Малых на запястьях колыхала,

От зарниц сараи берегла,

Разных рук запомнила немало,

А бывало счастье выпадало,

и цвела до Троицына дня.

Десять дней не слышно керосина.

Десять дней -

 долой карболки власть!

Ей, красивой,

излагал курсивом

суть журбы безабажурных масс.

Буржуазный глянцевый автобус,

Не жалея в целом ни о ком,

Усмиряя собственную гордость,

Мимо пальм ползёт за стариком.

До свиданья, галерейный глянец,

До свиданья, Лигурийский край!

Жаркий оживлённый итальянец

Белозубо скалится: «Бай-бай!»

Пристегнуться

провожатый просит,

наш альянс по-своему ценя.

А моя заноза, сквозь кокосы

Серьгами цыганскими звеня,

Запрягает золотую осень,

Дружбы ради радовать меня.

* * *

В узких уличках немецких

Звуков лишних не ищи,

С чердаков остроконечных,

Как плащи, текут плющи.

Из-под свода синагоги

Звук волшебный

струны льют.

Птицам в их дороге долгой

Купол  -  временный приют.

Шторою прикрыта Тора,

Ханаанский  алфавит,

Могикан консерваторный

Резво струны теребит.

И выводят эти струны

То, что мило  им и мне –

О свиданьях

ночью лунной,

чудной ночью на Днепре.

Счастье нимфа обещала,

Убеждала подождать.

Ах, зачем, душа-гитара,

Каждой жилочкой дрожать?

Песня нежности небесной

Со слезинкой на щеке

В узкой уличке немецкой

О любви в Кременчуге.