ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2017. Конкурс эссеистов «Восток и Запад в современной поэзии России. К 300-летию пребывания Петра Первого в Бельгии»
ВОСПЕВАТЬ ВОСТОК
«Запад есть запад, восток есть восток. Не встретится им никогдa» (Р. Киплинг).
Два года тому назад мне предложили поучаствовать в литературно-поэтической передаче на одном из бельгийских радио. За несколько дней до выхода в эфир, главный ведущий, Кристьян Депуон, попросил меня выбрать несколько значимых русских традиционных песен, чтобы познакомить с ними местных слушателей. Подборку я сделал довольно оперативно: выбрал, как говорится то, что было «по душе». Передача оказалась особенно интересной и насыщенной. В результате, на музыкальную паузу оставалось всего несколько считаных минут. Тогда ведущий попросил меня охарактеризовать в двух словах каждую из выбранных мной групп. Последнюю из них я определил двумя очевидными для меня словами: сибирский рок.
Именно эти два слова и очаровали бельгийского журналиста. На них и остановился его окончательный выбор. Вскоре первые ноты и слова со звоном понеслись по международным радиоволнам: «Блеснёт слезой лиловый рассвет / И берег тронет прибой...». Через несколько минут внимательного прослушивания совершенно незнакомый с русской речью Кристьян обнадёживающее улыбнулся, и я понял: песня ему понравилась. Тёплое ощущение созвучности стихов и музыки с лёгкостью проникло в его душу. оставив свой глубокий отпечаток навсегда.
С проницательностью и особенностью «стихотворца» Дмитрия Ревякина, а скорее с несравнимой метафоричностью его творений, я познакомился немного позже. Хотя подсознательно был давно уже с ними знаком. Ведь стоило только прочитать аутентичные названия его бесчисленных альбомов, вслушаться в первые строки незабываемых стихо- и звукосложений, чтобы на мгновение ощутить бездонность славянского слова и бескрайность русской речи: Выворотень (дерево, вывороченное с корнями из земли), Дарза (дарзать: новосиб. дерзать), Узарень (озарение), Пояс Ульчи (У - движение, Л - любовь, Ч - честь - путь людей к гармонии), Оружие (от «орати» – пахать плугом и «житче» - жить), Руда (как синоним силы), Травень (от украинского «май»), Жатва (с её библейским значением), Катунь (река в республике Алтай и Алтайском крае, левая составляющая Оби), Сва (эго, сущность), Золотое толокно (как бесперспективный анализ происходящего с нами)... Природа русского слова, его потерянная «этимологичность» и глубина неожиданно предстают перед нашим сознанием. Мы чувствуем его значение, подозреваем в себе его значимость, мысленно касаемся до его глубинных структур, но ещё полностью не осознаём.
Внимательность к словосочетаниям, загадочность и «мифологичность» отразились и на самом названии группы – «Калинов Мост». Столь символичное и серьёзное название не присуще ни одному из отечественных рок коллективов. В русских народных сказках это таинственное словосочетание обознaчает место битвы народа с нечистью, причём в самый решающий его момент. В индийской мифологии речь идёт о Кали - богине растворения, перехода из одного духовного состояния в другое, а иногда и борьбы с примитивностью своих инстинктов. Но чаще всего группа самоопределяется своим безупречным направлением от безбожия к Богу и созданию «незримых мостов».
Мистическое содержание стихов и посылов соответствует происхождению ревякинского «труда», источником которого является не кто иной, как сам «Председатель Земного Шара и Короля Времени», Велимир Хлебников. По словам самого автора, два первых альбомов группы были написаны за одну зимнюю ночь, после прочтения хлебниковских заклинаний. Влияние русского «звуко-исследователя», теоретика сказочной лингвистики и народного пророка, его «заумь», «мифо-слово-творство» и языковая «экспериментальность» особенно заметны в четырёх сборниках стихов Дмитрия – «Гнев совы», «Кольца алые», «Знаки Небес» и «Алмазная скоба». «Веткой писать тебе, / Взглядом светить - / Может, ты видишь Тибет, / Слышишь цветы?» (Гнев Совы).
В этих поэтических «высказах», автору удалось передать всё то, что Бенедикт Лефшиц называл хлебниковским половодьем, воочию ожившим языком, опрокидывающим все обычные представления о природе довременного слова.
«Дыхание довременного слова пахнуло мне в лицо. И я понял, что от рождения нем. Весь Даль с его бесчисленными речениями крошечным островком всплыл среди бушующей стихии. Она захлестывала меня, переворачивала корнями вверх застывшие языковые слои, на которые мы привыкли ступать как на твердую почву. <…> Слово, каким его впервые показал Хлебников, не желало подчиняться законам статики и элементарной динамики, не укладывалось в существующие архитектонические схемы и требовало для себя формул высшего порядка. Механика усложнялась биологией. Опыт Запада умножался на мудрость Востока. И ключ к этому лежал у меня в ящике письменного стола, в папке хлебниковских черновиков». Эти дифирамбы восхищения Глеба Давыдова («Растворяясь во времени») можно легко применить и к Дмитрию, так как его творческий диапазон, сила его слова и духа на самом деле истинно безграничны и целебны. Подлинность русского «сказа» удачно переплетается с церковно-славянским языком и другими славянскими диалектами, непосредственно обогащая нашу сокровенную речь. Всё творчество Дмитрия безустанно напоминает об этом читателю, прославляя глубокие и необъятные корни нашего, живого и неисчерпанного, но к сожалению, на глазах исчезающего родного языка.
Иногда стихи русского Джима Моррисона напоминают даже некие шаманские песнопения, напевы кочевых народов, этнические мотивы с таинственным, недосягаемым хитросплетениeм слов и определёнными, мистическими и мифологическими образами, то что на фино-угорском языке столь чётко обозначается одним словом: «руна» (это одновременно и стих, и плач и молитва...). Таким образом Дмитрий исследует все возможности речи, иногда переплетая язычество с языком, православие со словом, современные реалии с семенем времён и до конца неосознанными, древними корнями. Но, как и у Хлебникова, ревякинские словотворческие направления прежде всего ведут к нашему общему подсознательному прошлому, к архаике, к особенности нашего славянского происхождения, к потерянной мифологии и вечно живущему в нас фольклоре, одним словом к вечному зову нашего общего генетического подсознания. Ведь «cветом горит Восток» (Небо ждёт): «Покоримся же началу, / Рассветoм спасёмся» (Доля); «Утро цыганами встретим, / Груди поженим степью» (Гнев совы).
Восток и является тем синонимом рассвета (а значит и «света»), который освещает прямой путь из прошлого в наше сокровенное будущее. Близость к солнцу, его спасительная энергия ещё уверенней сближают автора с его забайкальскими корнями, с родным и великодушным читинским краем, со «священной сибирской землёй». «И победный рубеж прозревая, / Где имён венценосный цветок, / Небо призванных благословляет - / И свободой пылает Восток!» (Наследники).
Тематика географической прародины автора характеризует практически каждое из его произведений, в которых истово хранится вся первобытность неповторимых таёжных маршей: «Баллада о Чите», «В устье Лены», «Иволге петь», «Ярга Лада», «Сибирский Марш», «Камчатка»... А значит, те далёкие и первозданные края, «Где покоем умыты леса / И слезится рекой / Мёд мирозданий» (Катунь); «Где струится в небо рек серебро, / Где купает сопки сизый туман, / Где осенний воздух горек и пьян» (Баллада о Чите).
Читая эти воздушные, освежающие строки, начинаешь по-настоящему ощущать насколько природа неотъемлема от чисто славянского восприятия мира, насколько она присутствует в нас самих, дабы «вершить своей благодатью»: «Край восточный терпкой долготы, / Не измерить, не объять. / То ли сладкий, толи горький ты… / Позови прозреть опять» (Благодать).
Но «калиновое славянофильство» носит в себе иногда и мессианский характер. Его красноречивые мотивы особенно усиливаются в альбоме «Ледяной походъ», напоминающем об историческом отступлении армии Колчака в Забайкалье. По словам автора, этот альбом имеет «оптимистическое свечение» – возрождение России начнётся именно с Востока. «В край восточный тихо село солнце, / Звёзды выстроились в ряд. / Где-то пьют своё саке японцы, / Где-то золото сулят» (Благодать).
А если с Востока, значит из Сибири, с земли, где бережно хранится неисчерпаемый природный и человеческий капитал, и где должны родиться «новые пионеры». «Сроками вёсны грянут, / Дрогнет росой кристалл, / Вихрем вернётся пламя, / Мёдом обжечь уста. // Новые пионеры / Песни опять поют / Подвиги прозвенели / В звёздах пернатый путь» (Новые пионеры).
Историческая близость к восточной, иной цивилизации, к «азиатскому миру» («Тропы в Китай», «Азиатская», «Солдаты севера», «Ушкуйники», «На краю») позволяет ревякинской поэзии сделать прорыв в наше позабытое прошлое, вспомнить былые времена геополитических отношений, войти в генетический фонд нашего общего исповедального подсознания и противостоянию объявленному врагу: «Эй, ушкуйники, хлыновские воры! / Не пугают вас приспешники Орды. / Серебрятся в небеса речные створы / Душу подвигом нетленно утвердить. <…> / Кровь варяжская, пламень благородный - / Негасимый светоч избранных сердец. / Победить иль умереть бесповоротно / Помышляет каждый радостью предтеч (Ушкуйники).
Особенно сильно выражается элемент противостояния между европейской и азиатской цивилизациями в альбомe «Оружие», в таких песнях как «Рудники свободы», «Родная», «Поминать бессмертных», «Кольца алые...», а также в сольном альбомe «Жатва» (без характерной славянским народам буквы р в середине слова) и с прямыми библейскими цитатами: «Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало; итак молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Мф. 9, 37–38).
По определению Дмитрия Урюпина, «Благодаря этой отсылке к Библии, название, а значит, и идея (концепция) альбома, обретает дополнительную смысловую и символическую глубину. Однако, «Жатва» и без этого несет в себе много жизненно важного, символически-архетипического. Это и простой сбор урожая, и пожинание результатов любого труда, деятельности, подведение итогов. «Что посеешь, то и пожнёшь, а что пожнёшь, то и посеешь» – это ещё и потомство, вековечные природные циклы. Это и смерть – для народной эпической поэзии характерно уподобление жатве смертельной битвы (старуха-смерть с косой). Это, наконец, и жизненный итог вообще…
Опять же, многогранность одного лишь слова-названия вызывает целую полосу значений и заставляет читателя или слушателя окунуться вo многообразие и многообразность русского языка со своими особенностями создания слова, своей историей речи, воспевающую искреннюю музыкальность и восхваляющую своё многовековое славянскoe наследие.
<…> Oбразы и лики прошлого, настоящего и будущего сами встают перед глазами. Слушатель окунается в мир степей, скал, рек, звёздного неба... Перед ним проносятся дикие орды гуннов, горят костры ночных становищ, плещутся речные воды. И, как во сне, где-то в воздухе проплывают, мерцая, волшебные строки-заклинания стихов Дмитрия Ревякина».
Данный альбом, как и вся поэзия Ревякина, характеризуется своей многослойностью и многосложностью, живой игрой слов, богатством метафор и символичной глубиной, позволяющей рассматривать всё его творчество не только на музыкальном и поэтическом уровне, но и историко-философическом, политическом и даже метафизическом. Они воспитывают в нас благородность чувств, воспевая чистую любовь и безграничную верность, сопутствуя к Жизни Вечной…Так как несмотря на преощутимую склонность к язычеству, творчество Калинова Моста от края до края пронизано настоящей христианской верой, той самой верой которая послужила началом восточнославянской письменности и духовности.
Что же касается самого eвропейско-азиатского противостояния, то оно приобретает героическо-воинственный характер «Аттилы», в то время как Святая Русь предстаёт перед нами особенно чистым, светлым и благородным образoм в «Нордической Руси», напоминая об определении, данном самим автором своей таинственной «Ульчи» («путь людей в гармонии с собой, в любви и чести», то есть изваяние величественной, идеальной страны честного труда, любви и благородства).
В песне «Не хватит корней» автор предлагает «Буйство лесов, угар степей в горсть обуздать». Здесь передан уникальный момент гармонии, воссоединения, преодоления конфликта двух параллельных миров, леса и степи, Европы и Азии. Чего же нам не хватает, чтобы удержать это состояние и дотронуться до небес? Глубоких и крепких корней...
Сольный альбом «Жатва» – это альбом-трибьют нашему утерянному таинству памяти и связи между поколениями, взывающей к подвигу живых («Кто же вплёл»), без которой исход однозначен – конец coсуществования цивилизаций.
Но историческое противостояние миров не происходит исключительно на европейско- азиатском уровне. Одной из самых влиятельных и сильных поэм, посвящённым современному мировоззрению, является критический опус «Мать Европа», который провозглашает с первых же строк: «Нечем дышать, осквернённый спекается воздух / Бред бесноватых зловонием застит глаза / Заклятым время распада, бремя притворства / Близятся сроки Праведный Суд возглашать».
Для автора увядшая в греховных отступах Европа обречена на самосожжение: «Солнце Европы сгорает скорбным укором / Сытый потомок Империй праздно молчит / Пламень целебный в груди незримо расколот / Падаль вокруг, вороньё, стаи волчиц».
Спасение лишь в одном - в надеждe на великодушие Востокa: «Мать-Европа, что с тобой случилось? / Мрак кромешный, хляби мутной лжи / Мать-Европа, нам судьба вручила / Дней последних знамя водрузить. // Мать-Европа, стяги реют гордо / Сон твоих героев стерегут / Мать-Европа, Ardens Fide Corde / Встретимся на нашем берегу».
Но утеряно ещё далеко не всё. Ведь Господни пути остаются неисповедимыми: «Мать-Европа, всё в руках Господних / Выпрямить пути настал черёд / Мать-Европа, жертвенность в исподнем / Пленница освобожденья ждёт!».
В апокалиптическом стихотворении «Камни» аналогичные мысли выражаются в особенно яростном стиле, безустанно нам напоминая о неумолимой оппозиции нравов и противоположности духовных ценностей Западной и Восточной европейских культур. «А там, за бортом, снуют наугад биоритмы, / Рычит биомасса, утробно глотая TV, / Сердца их программнo, безжизненно скальпелем вскрыты, / Им незачем жить - они жертвы всемирной Вдовы».
Открытое противостояние всемирной глобализации чувствуется на протяжении всего стихотворения: «И небо безумной столицы всё ниже и ниже. / Атланты бессильны величие в бездну ушло. / Спешите спасаться актёры и прочие ижe, / Засуньте в дупло, режиссёры своё ремесло».
В то время как «медийность» нашего современного мира звучит безжалостным укором: «На ваших глазах отливают звено космогоний - / Стигматы дешёвого транса в развес не причём / Смотри, как послушное стадо прицельно погонят / В объявленный рай техногенный, медийным лучом. // И будут в оргазме визжать и взрывать нарочитo, / И донорской кро / ью наполнят взахлёб закрома, / Где лазером каждый зрачок толерантно прочитан, / Где чипы контроля штампуют режим окормлять».
Спасение нам явится с Востока, декламирует Дмитрий, добавляя: «Дам минуту молчания тем, кто в России ни грамма не понял» (Гнев совы), страну, «где сердца отвагу помнят» (Рудники свободы). Ведь мы и есть те «Внуки Святослава, что готовы «временем чрез тьму пронесть нашу к солнцу тягу». «Ой, великий достославный мой народ! / Вся душа твоя истаяла загадками. / Каждый знает заповедный в жизни брод, / Но не выдаст, будь он трезвый, будь он пьян. / Наш орел сечет и запад и восток - / Не застать страну врасплох делами гадкими. / Спи спокойно, величавое гнездо, / Колыбельную курлыкает баян» (Горемыки).
Будучи одним из главных инициаторов трибьюта «Серебро и слёзы», Дмитрий Ревякин напоминает читателям о своём великом сходстве с другим незабываемым героем русской словесности, борцом за неожиданность императивов и автора изощрённых, не поддающихся никакой логической расшифровки, ассоциированных обратных связей: Александром Башлачёвым.
Как и произведения Башлачёва, стихи Ревякина могут показаться неожиданными и даже невозможными (если вспомнить удачный термин Л. Выготского). Их неповторимая «плотность» непосредственно пробуждает всё новые и новые эмоции не только в пределах строфы, но даже строки. Однако эти философские, мировоззренческие сопряжения скрывают за собой не только целый мифологический мир древних славян, но и наши общечеловеческие, внутренние ценности, главная задача которых: творить всемирное добро.
Именно эта таинственность светлых чувств и является связным звеном между по-настоящему волшебной мелодией стихов и её воздействием на нашу подсознательность, желающую бесконечно воспевать славянскую первобытность в мире любви и доброты, от далёкого Востока до столь близкого нам Запада, от « Атлантического океана до конца уральских гор », как когда-то смело заявил сам генерал Де Голь… «Там сестрица Кама, братец Яик / Помнят наших предков паруса, / Россыпь самоцветная мозаик / Плещется твердыней в образах. // Зреют малахитовы узоры, / Тайны прячет Медная гора, / Путь на камень кровушкой усолен – / Знает бородатая скула» (На Урал). |
