Конкурс
поэтов-неэмигрантов
Номинация
«Неоставленная страна»
* * *
Тамбур накрест
исчёркан шагами
там, где ночь
провожает состав,
где конвойные вышки
как самый
точный символ
свободы. И прав
работяга из-под
Уренгоя,
на дорожку залитый
в умат,
и та девочка, что
за героем
сериала спешит в
Волгоград, –
тоже в праве своём.
И старуха
в крепдешиновом
чёрном платке
всё частит в
незнакомое ухо
об Алёшке,
замёрзшем в тайге...
И мотается улей по
карте
горемычных
маршрутов, где нет
лишь тебя,
обитатель плацкарта,
соглядатай, заика,
поэт.
И не в том ли
усмешка искусства,
чтобы в сотах
людской правоты
выбрать
тысячелицый, изустный
воск – на прочее
годен и ты...
* * *
Ржавчина Херсонеса,
захватанная гурьбой
сонных туристов,
солнцезащитных очков, фотовспышек...
Призрачные
колоннады акрополя засеяны луговой
стружкой – так, что
вьюн да репей оказались выше
несокрушимых башен.
Плачь, пастуший рожок!
Каменный прах
Эллады гекзаметром осыпается из-под ног.
Розовощёкий скиф
лезет на зуб стены –
шорты, бейсболка в
пол-лица – уж берётся за край. Но
сизобородый старец
шепчет над флягой: "Все мы –
горло песочных
часов, глазницами книзу..." Случайно
выслушав эти пени,
и я, чего доброго, воспою
ветхую юность
цивилизации. Верней, свою.
Только всё это и
так известно, Анакреон скорбей.
Пляс от шалости к
ревматизму хрупок, зябок и безупречен.
Не причитать, а
утешить... И все при делах: книгочей-
время беседует с
ветром на древнепесчаном наречье,
скиф позирует,
автор стоит на своём, а вон –
хмурое море баюкает
тонкорунные кудри волн.
* * *
Из коньячного дыма
уходя поутру,
в снежный ветер
лицо окуная, –
так и спрыгнуть с
ума, прямо за отбивающимся от рук
чугунным хвостом
трамвая.
Он мигает
спросонья, а всё везёт –
полупьяный ямщик –
искры сыпятся под вожжами
на того, кто
хохочет в небо, спутав никотин и азот,
и ноги над рельсами
поджимает.
Синева обжита
ослепительным февралём,
ледяными фуражками
крыш, галочьим воплем;
но вчерашний мир
вписан в этот же окоём,
столь же
фантастичен, как и отчётлив.
Это – чёрный от
тоски капитан,
это – радиограмма
лестничного пролёта в космос,
это – под потолком
тает призрачный капитал
быта и содружества
одиноких матросов.
Трамвай ли, корвет
– режут пространство там,
где последняя ночь,
как любовница, своенравна,
где мешаются
исповедь и бедлам
с налитой в окна
белесой ранью.
А у нас под рукой
только время, вот и рискни
снова впасть в
полоумную юность, такую
долгую – взмах
изумлённых ресниц,
и как пуля –
шальную.
| 
