Конкурс поэтов-неэмигрантов «Неоставленная страна»

Номинация «Неоставленная страна»

credo в credit

я верю — гоголь будет, я верю — гоголь есть,

пока такие тройки и птицы в небе есть!

друзья, я умер! дети, садитесь, пейте чай!

вы любите печенье, а значит, и — печаль.

да здравствует тревога и общий разговор,

людей так очень много, что даже перебор.

рассматривай худое строение лица,

копи своё сомненье сугробом у крыльца.

пусть жизнь звучит как сплетня у памяти во рту,

люби свою чужбину, храни свою версту.

услышь глухое пенье сверхэнергичной мглы,

выходят люди в поле занять свои углы.

построй свою деревню, повесь товарный знак,

студент убил студентку, да, видимо, не так.

собака съела мясо. вся жизнь как чья-то блажь.

чего же ты так боишься, когда весь мир так страш?

когда прохожий в голос рифмует слово бог,

меня везите в поле, я чувствую приток.

в остывшей форме тела звенят его черты,

над морем отчужденья качаются мосты,

стандарты мирозданья начертаны в сердцах,

приполз мужик наутро на согнутых словах.

через четыре года здесь будет мор и глад,

по марсу робот ходит и просится назад.

в обнимку и в охапку, вприсядку и впритык,

жил был мужик и баба, остался лишь мужик.

построенному верить, отрезанному жить,

рабы смещают брови, посасывая нить.

мы вымерли как звери, и лес стоит пустой,

глядит берёза в корень, как в горизонт чужой.

когда холодный палец тебе влезает в рот,

ты сразу понимаешь, о чём молчит народ.

незнание законов нас не освободит,

пожизненное солнце имеет хмурый вид.

и мы глядим, как дети глядят на нас, как мы

глядели на глядевших глядящих из тюрьмы.

пусть память агрессивна как перегретый квас,

расширь свои владенья за счёт немногих нас.

всеядное сознанье объелось лебеды,

венчайся робот божий с андроидом судьбы!

прощение

я по-собачьи выйду из толпы

и перейду на сторону, где ты,

листая шерсть до вшей и теплоты,

лежишь и освещаешь те кусты.

пред нами пограничники идут,

спасибо, боже, им за этот труд,

стволы сквозь руки медленно растут

и удлиняют тени от минут.

мы помним одинаковые дни,

как будто продолжаются они,

как будто продолжаются они

одни. и дни и мы одни и дни.

прижми ко мне остывшие листы,

я нанесу текущие черты,

отложенное знание беды,

накапливает тень свои сады.

тела поют, пережидая дрожь,

лечебные ты песенки поёшь,

навеки вложен в память этот нож,

зовёшь меня? я сам себя зовёшь!

когда-нибудь ты станешь далека,

сама собой раскроется рука,

и в тексте, покосившемся слегка,

я разгляжу детали маяка:

железное мерцалище вещей,

свисалище орехов, желудей,

судилище прощающих зверей,

и молчище распавшихся людей.

* * *

надежда ты, надежда, занесена, подснежна,

глядят пустые вежды, и ветер черпаком

кидает километры, ни продыха, ни где ты,

земля вползает в лето. по ком жужжат, по ком?

разменивая будни, мелькаемы безлюдны,

косые скулы студня, а в слове молоко,

цепляться память стала, устала, замолчала,

мычит во тьме мочало, а слово далеко.

забрезжить — значит выжить, сидит под сенью рыжик,

съезжает снег по крыше, меж пальцев решето.

за продыхом и охом лежит не то что плохо,

в открытой точке вздоха протянутое о-о.

не выбраться с равнины, с оторванности, с льдины,

осунувшись, мужчины глядят во тьму, глядят:

качается равнина, отворена пучина,

дом, дерево и сына котятами летят.

открытка за открыткой, улыбка за улыбкой,

я — человек-попытка, а как тебя зовут?

меня зовут копытка, наутро не стучит-ка,

но вечером — калитка, где, чудится, нас ждут.