Номинация

«Стихи о родном крае, о Родине, о географических, исторических и культурно-языковых корнях»

Возвращение

Не знаю, зачем мы проснулись,

Не знаю, зачем наяву

Мне снятся названия улиц,

Где более я не живу.

Дома проплывают в обмане

Со сжатыми ртами дверей,

И светятся в снежном тумане

Скупые желтки фонарей,

И щурит раскосые окна

Отель, словно пьяный монгол.

Деревья раздеты и мокнут.

Но я еще более гол.

Метель раздувает свой парус,

Подолом задев невзначай

Потертый венгерский «Икарус»

И старенький чешский трамвай.

В какие отправиться рейсы?

В какую забытую даль

Ведут бесконечные рельсы,

Скуля, как собачья печаль?

А, впрочем, простимся с тоскою.

Пусть лихо трамвай меня мчит

К той кухне, где пахнет жаркое

И тихо гитара бренчит,

Всегда неисправна проводка,

Трясется буфет, как желе,

И в рюмки разлитая водка

Скучает на шатком столе.

Забудем, что шатка основа,

Заблудимся в счастьи своем.

Друзья, хорошо, что мы снова

Друг с другом болтаем и пьем.

Отъезд растворится в приезде,

От лампы шарахнется тьма.

Друзья, хорошо, что мы вместе

Возвышенно сходим с ума.

Нас балует время сюжетом,

Действительность склеив со сном.

И город родным силуэтом

Беззвучно плывет за окном.

Роза киевских ветров

Я, наверно, здесь случаен,

Но берет меня под кров

Карта киевских окраин,

Роза киевских ветров.

То морозы, то склерозы,

Но, прозрачны и легки,

Никогда у этой розы

Не завянут лепестки.

Прогуляв себя в притоне,

Растранжирив щедрый дар,

Я хочу в ее бутоне

Добывать себе нектар.

Я лечу, сломя загривок,

От любви и счастья пьян,

От Троещины до Нивок,

От Подола до Жулян

И листаю, неприкаян,

Под гуденье вечеров

Карту киевских окраин,

Розу киевских ветров.

Будем нынче вместе пьяны,

Пусть нас мордой тычут в грязь,

Пусть коньяк течет в стаканы,

Тонкой струйкой золотясь.

Пусть встают из праха кущи,

А на них цветут сердца

От Русановки до Пущи,

От Лесного до Сырца.

Пусть июнем пахнет воздух,

Полной веткой шевеля,

Пусть в небесных светлых звездах

Отражается земля.

Небосвод, как чан, надраен,

И горит среди миров

Карта киевских окраин,

Роза киевских ветров.

Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»

Предрождественское

Германия подходит к Рождеству.

Слегка противореча естеству,

Торопятся, подталкивают даты,

Скукоживают времени простор

Разносчики, водители, солдаты

И служащие банков и контор.

Уже открыт Рождественский базар,

Где бойко с рук сбывается товар,

И в воздухе звучат благоговейно

И голоса, и шорохи обнов

Под аромат горячего глинтвейна,

Расплавленного масла и блинов.

Обычно нелюдимый городок

Сливается на площади в поток.

Цветут огни подобием пиона,

И ель проводит в небе борозду.

Не видно только звезд из-за неона,

Включая Вифлеемскую звезду.

И, всё-таки, она, конечно, там

Невидимо сияет городам,

Укрывшимся в свои земные ниши,

Сошедшим в преисподню, как Орфей,

Поднявшим удивленно к небу крыши

И шпили католических церквей.

Под елью Мать, Младенец и волхвы,

И трепетным движеньем головы

К яслям склонились ласковые звери,

Как будто ощущая благодать.

И хочется, чудесному поверя,

Какое-то желанье загадать.

Всё сбудется. Придя издалека,

Хрустящие, как корочка, снега

Завесят землю белым полотенцем,

Покроют мостовые и дворы.

И мать в окне склонится над младенцем,

Пока волхвы несут ему дары.

Бюрштадт

Уютный дворик на одну семью,

Который находился за семью

Оврагами, морями и лесами,

И странен был его меридиан.

Теперь он нам в распоряженье дан

Совместно с домом, спальнями и снами,

А также явью в облике террасы,

Кустов могнолий и пунцовых роз

И тишины, которая всерьез

Не принимает наши выкрутасы.

Собака, краснощекий попугай,

Стареющая на досуге дама.

И, кажется, что со времен Адама

Был обитаем ими этот рай.

Какой-нибудь N-бург или N-штадт,

Где смерть из века в век равна рожденью,

Не склонный ни к какому наважденью

Ни ныне, ни столетия назад.

И если кто заметил наш приезд,

То только дворник, с видом удивленным

Метя число окурков под балконом

Рекордное для этих скромных мест.

Номинация

«Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от языково-культурных корней»

Франкенталь

Я здесь живу почти двенадцать лет,

Преступник, позабытый на Голгофе,

И по утрам глотаю черный кофе,

В остатки сна закутавшись, как в плед,

Как будто не решаюсь до конца

Проснуться. С удивлением птенца

Вращаю головой на шее тонкой,

Таращу полоумные глаза

По сторонам и вверх, на небеса,

Натянутые серой перепонкой.

Причудливый и непонятный мир,

К пришельцу относящийся с опаской.

Здесь выбелены стены свежей краской

Как символ неприступности квартир.

Их строили прилежные кроты

Для спячкой одурманенных медведей.

Здесь только окна раскрывают рты

От созерцанья собственных соседей.

Здесь время развалилось на куски,

Пространство носит узкие одежды,

Здесь зелено, но это цвет тоски,

Хотя, одновременно, цвет надежды.

Здесь высь мне заменила ширь и даль,

Но выси я не слишком интересен.

И стоит ли пенять на Франкенталь,

Когда весь мир, как оказалось, тесен?

Я сам преобразил его пути

В привычные бетонные ступеньки

И, сидя добровольно взаперти,

Читаю книги и считаю деньги

Без малого уже двенадцать лет,

Прожитые бездумно и нелепо,

Как будто собираю нa билет

В один конец в любую точку неба.

По счастью, не слыхать еще свистка

И машиниста не видать отмашки,

И высь небес, как прежде, далека,

И смотрят, проплывая, облака

На улицы в смирительной рубашке.    

***

В чужой стране, с которой не сроднилась,

Но сблизилась. Ей здесь даны как милость

Хороший сон, покой и тишина,

Способные порой свести с ума,

Квартира с кухней, ванной и балконом

Да улицы, залитые неоном,

Да теплая бесснежная зима.

Ей нравится Рождественский базар

С колбасками, глинтвейном и блинами.

Она воспринимает жизнь как дар,

Но больше дружит все-таки со снами,

Хоть никому узнать их не дано.

А время в бессловесной укоризне

Наматывает денно нитку жизни,

Вертясь со скрипом, как веретено.

Весьма простой, но цепкий здешний быт

Проник в ее сознанье безвозвратно.

Ей сделались привычны и понятны

Порядок и латинский алфавит.

Сильна и одновременно слаба,

Она живет, не требуя иного,

И путает нечаянно слова

Родного языка и неродного.

Она не спорит с собственной судьбой

И ощущает сумрачно и смутно

Вселенную в себе и над собой,

Но это чувство очень неуютно,

Поскольку человек не божество,

Но лишь приоткрывает в вечность дверцу.

Мир чересчур бескраен для того,

Чтоб целиком любить его от сердца.

Ей эта жизнь то чужда, то близка,

Но главное, увы, проходит мимо.

И эта неизбывная тоска,

Как всякая тоска, необъяснима.