Номинация

«Стихи о родном крае, о Родине, о географических, исторических и культурно-языковых корнях»

ШОФЁР

По тряской улице порожний

переступает грузовик,

он приминает подорожник,

что по обочинам поник.

Там палисадник георгинный,

здесь вместо занавески шаль.

Ведёрко около кабины

позванивает как медаль.

Грузовичок, как фронтовые

его собратья – тем пригож.

Окраина, сороковые,

Сибирь и солнце через дождь.

По временам картина эта

Захлёстывает как волна.

Окрепшей памяти полна

полуторка, а не карета.

И всё же царским выезд был.

Шофёр по имени Серёжа,

и я, годов пяти вельможа,

дорогу в смену с ним делил.

На кирзавод и в парк завоз

и за зерном на элеватор.

Топился газогенератор

берёзной чурочкой всерьёз.

И аромат того дымка

и долька сладкого арбуза –

желанней не бывало груза

и, как всегда, издалека.

Навек остался на войне

шофёр Серёжа в то же лето.

Как на дороге пыль согрета,

я босиком узнал вполне.

Но я не плакал от тоски –

был мал и не смущён вермахтом.

Отчаянным приветным взмахом

все провожал грузовики.

Гляжу в магический кристалл,

кричу, сигналю до упора...

И незабвенного шофёра,

наверно, втрое старше стал.

НА РЕКЕ

Утром у стремнин туман парит.

На реке предснежный зреет свет.

Заберегам зябко розоветь

у лица умывшейся зари.

Над мостками осы не снуют.

У проток осинник онемел.

Клинопись из птичьих крыл и стрел,

как компас, склоняется на юг.

С острова к воде сведёт коня

в шаг с усталым латником пастух.

От рыбёшки круг за кругом вдруг...

Только это будет без меня.

Не услышать, как ручьи скорбят,

в капле солнца иволга поёт.

Как весной проснётся донный лёд.

Только без меня и без тебя.

Чудится: легко нашарить брод

и увидеть, переведши дух,

будто вновь нечаянный пастух

с острова к воде коня ведёт.

Номинация

«Стихи о стране нынешнего проживания»

***

Из-за Чёрного до Чермного по авиамосткам

чад гнездовья резервация сменила.

Как бы много и покорно ни бросал душевный скарб,

а оставленных надгробий память хлещет по щекам

и на скорой похоронке, дружбой выписанной там,

недвусмысленно повыцвели чернила.

Пригодились чары сказки только там, где родились,

как однажды нерастраченное утро.

Только тронет эти струны на траве кленовый лист

да со стаей перелётной забубённый клич вдали.

– Где не знают и не помнят, там не нужен обелиск, –

колокольчики позванивают мудро.

А с мостков, как теплоходы, все текучи острова

и жеманны и просты на них вояжи.

Впрямь не грех за океаны полететь попировать

или в смежном государстве перепробовать первач.

Только вот по возвращении и листья и трава –

словно свадебных нарядов распродажи.

Залежались сожаленья, как на складе муляжи.

Костыляет хостель временным нескорым.

Не расстанешься с оглядкой, так хотя бы не блажи,

поневоле перепробуешь чужие этажи.

На нечаянную радость устаёт надежда жить

в резервации приблудным ухажёром.

ИЕРУСАЛИМ

Тупой скандальной речи

нагорная река

клокочет как калечит,

взрывается картечью,

гранит когтит навстречу

и рвётся с поводка.

От мути и беды,

всей вечностью влекомой,

от смуты и вражды

спасения не жди.

Удавки и ножи,

закрученные в омут.

За валом прёт завал

закисшим древним ликом.

Верблюдом торговал

былых народов гвалт.

Заходишь как в подвал

за чьим-то воплем диким.

Где Сахаровский сад

новаторством завлёк,

вдоль лавок и палат

бредёшь с теченьем в лад.

Но следом не талант,

а призрак и песок.

Мертвящая тропа,

и в розницу и оптом,

длинна и коротка,

заблудишься пока.

Гнилья – под облака.

То ложь смердит болотом.

Номинация

«Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от языково-культурных корней»

АГАСФЕР В ПУТИ

Не в себе: в этой солнца полоске,

ночевавшей где сон подсказал,

проживаю как на перекрёстке

не в рассказе – в подвёрстанной сноске

как живут в Петербурге Московский,

а в Москве – Ленинградский вокзал.

Сам не свой. Соземным, заплеменным

цветоносных полян посреди

стал подвластен стихам как моленьям

и созвучен валам этим пенным.

Не бежать бы по белым ступеням,

а неспешно по ним нисходить.

Не в семье, не в отчизне, не в моде.

Мне роднёю всё тот же вокзал.

Восторгаюсь, как солнце восходит.

Пребывая пустышкой в колоде,

не чужой вроде в Хайфе и в Лоде,

да желанным, как видно, не стал.

Не чуждаюсь меча или плуга,

а душа заперта на засов.

Повинуясь сердечным потугам,

посреди циферблатного круга

мы пройдём, но минуем друг друга

словно стрелки вокзальных часов.

***

Уезжать – значит на срок умирать

(франц. поговорка)

Вот уехал – не значит ли умер,

и теперь тонный каменный звон

память ломит, и ветер как зуммер

над провалами с разных сторон.

Стал свободен, что дикостный йети,

и в дому  и в пути налегке,

в новостишках как в мелком песке

на какой-то соседней планете.

Всё тревожней советчик сакральный

и не требует фруктов в сады,

если все проявленья беды

подходящи для воспоминаний.

Видно, лучшего дела не ждёшь,

чем, к лицу заведённому коду,

возносить безразличную моду

для мошенников и для святош.

Похоронная движется вспять,

как инверсия честолюбива

и поспешна стезёй детектива

всё под занавес вслух разъяснять.

Словно кошка, свернусь калачом,

вроде вовсе не чувствуя жизни,

в похвалу суперновой отчизне

на итог не ворчу нипочём.