ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА-2021. Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»
Номинация «Там»
Туда и обратно
(Девяностые…)
Месячный билет от Ярославского до платформы Яуза, где я живу (две станции электричкой), стоит 13 тысяч 200 рублей, а от платформы Яуза до того же Ярославского вокзала – 31 тысячу. Не спрашивайте, почему, - я тоже не знаю! Если бы у меня была кинокамера, я снимала бы московские подземелья, - переходы, музыку в метро и музыку на вокзале, очень и не очень весёлых нищих, извините, что я к вам обращаюсь, мы сами не местные, подайте ради Христа на хлеб, на лечение, на пожар, на постройку храиа, сметана дешёвая, мужчина, берите - недорого, Таганка, все ночи, полные огня,тарарам, тара – ра, тара – ра – ра – ра…. Конечно, на бумаге ничего такого не получается, - разве кто-нибудь понял, что это прощание славянки?.. Прощай, путь далёк, выпьем ей-богу ещё, и мой сурок со мною… И моя свинка. В год свинки, морская, заморская – на Пушкинской, рядом с Макдональдсом. Свинку-оракула зовут Зиновий, попросту Зяма, звенят бубенчики, что-то крутится, вспыхивает – зажигается детский кукольный свет, и свинка держит уже во рту записочку – пожалуйте билетик со счастьем… «Итак, вперёд намерен ты шагнуть, так оглянись назад и оцени свой путь…» Вот как! Значит, не ехать… Оглянись, оцени, не попадайся больше в эти сети, я твой бессменный арестант, погибли юность и талант, никогда! никогда! никогда! – ничего ещё не потеряно! Скажите, - через головы он обращается почему-то ко мне, - как это будет: т о дерево, с которого мы сорвали этот злосчастный плод? эц хаим*? как, - эц тов вэ ра**? Кто бы мог подумать! А как будет вера?..
Вера! - вы понимаете, о чём я спрашиваю?.. Ну, вот видите, - с облегчением говорит он и счастливым, победным взглядом обводит замершую, как в цирке, облепившую его со всех сторон толпу. Эмуна***! А спид, - почти плачет он, - что такое спид? Ну, конечно! Да! Да! Именно… имунодефицита! Так что всё дело в эмуне! Ещё раз, для тех, кто не слышал… Спид это, умоляю, вслушайтесь, шма****! – это дефицит эмуны, дефицит веры!.. Но позвольте, откуда этот кудрявый, лохматый, рыжий дервиш со своей посиневшей от холода свинкой, стоя посреди Москвы, знает, что я знаю, знаю про Бог знает что, что я – это в конце концов… я ?! О, Жизнь! Ты чертишь нам свои огненные знаки, а мы так редко, почти никогда, умеем их распознать… Так значит ехать. Или не ехать? «Май дарлинг, скучаю…» Зимнее, самое желанное, самое любимое море, дом с окнами на его голубую, бесконечную даль, пальма на слоновьей ноге… Я снимаю эти подземные переходы, этих трясущихся сирот-старушек, доченька, спасибо, дай тебе бог, цыганёнок в вагоне метро валится передо мной на коленки, крестится, дёргает за подол юбки, играет на гармошке, хнычет, целует ему жилистую руку, просит, чтобы обязательно была зве… Ну, уж нет, Владимир Владимирович, это слишком! Я ведь и правда ничего не придумываю: и билет обратно стоит у нас гораздо дороже, чем туда, о, знал бы я, что так бывает, когда пускался на дебют… я просто снимаю это своё кино, иногда сквозь слёзы, потому что нет у меня никакого другого способа, никакого другого инструмента, - только глаза и уши, - Голос и Взгляд, волшебник из Гель – Гью. Тёща Серёжи Ларина умерла, и никого не было рядом, ей было больше девяноста, а когда пришла внучка Катя, на щеке бабушки ещё оставалась живая слеза… А Сатпрем говорит, что мы умираем, потому что уступаем, тысячи раз на дню… Я знаю, что этот мир заколдован, и самое главное – ничего не бояться. Совсем ничего. Но это пока что очень трудно.
Эц Хаим * - Древо Жизни (иврит)
Эц Тов ВэРа ** - Древо познания Добра и Зла (иврит)
Эмуна*** - вера (иврит)
Шма **** - Слушай! (из молитвы «Слушай, Израиль!»)
* * *
С мамой ходили в баню каждое воскресенье.
В бане пахло хлоркой и почему-то дёгтем.
Приходили засветло, очередь, скука, и нет спасенья.
Возвращались в темень, завтра в школу, уроки, причём тут когти?
Почему это кошки на сердце скребутся? –
Это про что? и зима, зима без предела…
Неужели же это - я, вижу себя на блюдце
Сказочном, по которому – яблочко? даже тело
Чистое наше – бедным родителям доставалось с боем
(Целый воскресный день выброшен на помойку!)
А помойка от слова помой-ка? и та-та-та построим –
Это в ухе из радио про какую-то вечную сибирскую стройку…
Вырваться, улететь бы вместе с этой строчкой куда-то,
Хотя бы на чистый воздух – бешено и разбойно.
А я топчусь в этом предбаннике,
Будто рот мой забили ватой,
И – уже ни слов никаких, ни печали, ни детской злости,
А только больно.
Номинация «Здесь»
* * *
Когда тонны огромного самолёта
Зависают над снежной грядой облаков,
Кажется, что эта махина
Твёрдо стоит
На белой, крепкой, надёжной основе.
Но это только кажется:
Самолёт стоит
На воздухе!
Самолёт подвешен.
Как, похоже, подвешена и наша жизнь,
В которой мы воображаем себя
Гениями и бездарностями,
Прямоходящими, умными, глупыми, -
Не внимающие друг другу,
Не знающие концов и начал,
Не боящиеся истины…
В итальянской, музейной, счастливой Флоренции
(Я видела это сверху, ночью, из окна гостиницы),
На улочке старого квартала,
Припорошенного пылью и запахами давно исчезнувшего,
Где всегда толкались гуляки и полуночники,
Появился какой-то сосредоточенный человек,
Похожий на белого клоуна –
С бочкой и какой-то длинной мешалкой…
Оказалось, он стал пускать
Огромные, сверкающие, упругие
Невероятных размеров
Мыльные шары-пузыри…
Один такой даже доплыл до моего окна
И заслонил собою всю обозреваемую картинку. _
Такой живой, такой настоящий, такой блистающий…
И никто из обалдевших зрителей,
Кажется, не понял –
Про что это.
* * *
Всё происходящее с человеком – есть Игра Творца с ним…
От мудрецов
Как интересно Ты со мной играешь:
То плачу, то смеюсь,
То погружаешь
В такие дебри, -
Забываю всё…
Что мне Гекуба,
Что Тебе Гекуба?
(Пусть не Гекуба, - скажем, - Мандельштам),
А отпускаешь, - опускаешь
В мякоть, - в ту, виноградную,
В цветные сны…
Но ч т о поэзия, болтунья – рядом с Силой
Твоей?!
Бирюльки, атомарное свеченье
Каких-тог смыслов, стыков…(Мандельштам
Казался мне Адамом, Демиургом, -
Он именует заново наш мир…)
То бесы на экране плоской плазмы, -
Родимой скверны жирные миазмы,
То сковородок жар, то жар бесед…
А жар души, растраченный в пустыне!..
Коварство! И любовь… А запахи! Полыни
(Неистребимый дагестанский след),
За ушком – нежности, сирени, а мимозы! –
Всё Ты, всё Ты…
И эти злые слёзы
Бессилья и надежды –
Тоже Ты?..
Номинация «Эмигрантский вектор»
Когда-то мы любили друг друга
Когда-то мы любили друг друга. Мы почти что не расставались.
А когда расставались, то совсем ненадолго. Хотя и это было больно.
А может быть, и не больно: в облаке нашей тайны мы были всё равно неразлучны –
Где бы не находились.
Но тогда, расставаясь, - нам казалось, что совсем ненадолго, -тогда что-то кольнуло нас… И тогда, расставаясь, мы назначили день и час, мы назначили это время… Мы договорились друг с другом – в этот день и час, каждый раз в этот день и час - мы будем друг для друга – мы будем ставить на окно свечу… Нет, - договорились мы, - две свечи. Две свечи, наши горящие друг другу души. Мы расстаёмся совсем ненадолго, но – две свечи. В этот день и в этот час…
Прошли годы, столетия, тысячелетия. Времена, пространства, царства, миры, падения, восстания, времена, пространства. Всё забылось. Всё. Только смутный образ в душе. Только крошечная невыразимая нота. Только странный шрам на сердце. Только где-то ещё глубже – рана. Да, я, кажется, ничего не помню.
Каждый раз в некий день и час я зажигаю две свечи. Почему, зачем – я не знаю этого.
Я зажигаю две свечи. Я вижу их сияние, их трепет, их независимое от меня торжество, их чудесную беседу. Я вижу их восторг… И всё вокруг обвеяно их нежностью. Я шепчу непонятные мне слова. Рана на сердце затягивается… Эти две цветущие звезды у меня перед глазами. Два грозных стража. Два огня. Я вижу их умирание.
Каждый раз в этот день и час.
* * *
Этот маленький город
Из белого камня
Был залит по макушки деревьев
Тревогой.
По макушки деревьев,
По татарские крыши,
По самое горло.
Вздымались белые занавески
В длинных окнах
Старой «Астории»,
Вздымались белые занавески, -
И привокзальная площадь
(ветер, пыль, пустынность)
Ждала кого-то.
Ждала кого-то.
Ждала кого-то. | 
