Конкурс поэтов-переводчиков

Номинация «Свеча толмача»

Владимир Набоков

Владимир Набоков (22 апреля 1999 г., Санкт-Петербург – 2 июля 1977 г., Монтрё, Швейцария) – всемирно известный писатель, создавший произведения жанрах на русском, английском и французском языках. В апреле 1919 навсегда покинул Россию и создал в Европе до отъезда в Америку в 1940 году семь русских романов, рассказы, пьесы, критические статьи и стихотворения, в них наиболее ярко раскрылась его тоска по родине и русскому языку, утрата которого в связи с переходом на английский явилась для писателя личной трагедией. Тем не менее, стихи на русском В. Набоков продолжал писать до конца жизни, итоговый сборник «Стихи» (1979) вышел уже посмертно. Его немногие английские стихотворения проникнуты той же темой ностальгии по утраченному раю детства, тоской по родным берегам Оредежи и Невы, признаниями в любви русской речи.

SOFTEST OF TONGUES

To many things I've said the word that cheats

the lips and leaves them parted (thus: prash-chai

which means «good-bye») — to furnished flats, to streets,

to milk-white letters melting in the sky;

to drab designs that habit seldom sees,

to novels interrupted by the din

of tunnels, annotated by quick trees,

abandoned with a squashed banana skin;

to a dim waiter in a dimmer town,-

to cuts that healed and to a thumbless glove;

also to things of lyrical renown

perhaps more universal, such as love.

Thus life has been an endless line of land

receding endlessly.... And so that's that,

you say under your breath, and wave your hand,

and then your handkerchief, and then your hat.

To all these things I've said the fatal word,

using a tongue I had so tuned and tamed

that — like some ancient sonneteer – I heard

its echoes by posterity acclaimed.

But now thou too must go; just here we part,

softest of tongues, my true one, all my own....

And I am left to grope for heart and art

and start anew with clumsy tools of stone.

НЕЖНЕЙШИЙ ИЗ ЯЗЫКОВ

Произноси обманные слова,

что губы дерзко дразнят, разделяя

(про-щай или good-by), – пейзажу, чья листва,

посланья бледные небес листая,

провидит тусклый грохот, где тоннель

с раздавленною кожурой банана,

из сердца изгоняет бедный хмель,

и зарастает сумрачная рана.

Тускнеет город, сер и непригож,

и чешуя беспалая перчаток

предвосхитит лирическую дрожь

любви и славы, в языке зачатых.

За горизонт стремится мотылек,

что в бездну проводил стихотворенье,

разлукой озаряется Восток,

и, в немоте, взыскует возвращенья.

Так находи фатальные слова

и приручай их к воле и дерзанью,

подхватит их народная молва,

как римского сенатора признанье.

Ты отлетел, мы разъединены,

нежнейший моя язык, моя утрата,

и губы обрабатывать должны

язык иной, для сердца грубоватый.

EXILE

He happens to be a French poet, that thin,

book-carrying man with a bristly gray chin;

you meet him wherever you go

across the bright campus, past ivy-clad walls.

The wind which is driving him mad (this recalls

a rather good line in Hugo),

keeps making blue holes in the waterproof gloss

of college-bred poplars that rustle and toss

their slippery shadows at pied

young beauties, all legs, as they bicycle through

his shoulder, his armpit, his heart, and the two

big books that are hurting his side.

Verlaine had been also a teacher. Somewhere

in England. And what about great Baudelaire,

alone in his Belgian hell?

This ivy resembles the eyes of the deaf.

Come, leaf, name a country beginning with «f»;

for instance, «forget» or «farewell».

Thus dimly he muses and dreamily heeds

his eavesdropping self as his body recedes,

dissolving in sun-shattered shade.

L'Envoi: Those poor chairs in the Bois, one of which

legs up, stuck half-drowned in the slime of a ditch

while others were grouped in a glade.

ИЗГНАННИК

Поэт из Франции: небритость, легкий тик,

со стопкой книг худой его двойник,

вы встретите в рассеянье его

средь кампуса, увитого плющом,

и ум безумца – ветром возмущен,

(ища прибежища в строке Гюго),

что в блеске между листьев тополей

роняет синевы бездонный клей,

иначе разбежались бы предметы,

что шествуют насквозь – велосипед,

красавицы, их ножки, тени, свет,

и книги, суетою не задеты.

Верлен учитель в Англии. Бодлер

слагал в аду бельгийском, для химер,  

был одиночеству судьей и братом.

Глаза плюща устремлены на блеф.

Листва бормочет о стране на «эф» –

как, например, Фортуна или Фатум.

Он соглядатай собственных теней,

и разум медитирует ясней

в распадах плоти, на немом экране.

Итог: Булонский лес, где стулья меж кустов,

один торчит во рву, в тенетах слов,

а прочие – внимают на поляне.

DREAM

«Now it is coming, and the sooner

the better», said my swooning soul —

and in the sudden blinding lunar

landscape, out of a howling hole

a one-legged child that howled with laughter

hopped and went hopping hopping after

a bloody and bewildered bone,

a limb that walked away alone.

Perhaps the window shade had billowed

and slapped the darkness on the face;

but when I had picked up and pillowed

the book of sleep and found the place,

I saw him haltingly returning

out of the dust, back to the burning

hole of his three-walled home – that boy

hugging a new, a nameless toy.

МЕЧТА

«Верни скорее», - умоляя,

душа металась в полусне.

Свое затменье постигая,

луна слепила бездны вне,

искала мальчика, калеку,

смеющегося невпопад, –

нога его, без человека,

кровоточила, шла назад.

Тень на лице от старой рамы

пощечиною обдала,

сияли лунно амальгамы

подушек, что читала мгла.

Он возвращался, спотыкаясь,

в пыли, в клубящуюся речь,

в зиянье пламени являясь,

обняв таинственную вещь.