Конкурс поэтов-эмигрантов

Номинация «Стихи о родном крае, об историко-географических и культурно-языковых корнях»

* * *

Не всё ль равно, как город назовешь –

Немецким бургом или русским градом?

Убрали урожай, пожали рожь,

Но хлеб – не хлеб, и дом – не дом, а прадом.

Назавтра окольцуется зимой,

Застынет – вещь в себе – подобьем льдины,

И ворон, позабыв, что – за спиной,

От кромки пробежит до середины.

Зима, где – купола и ни кола,

Жизнь умещает в скважине замочной,

Жизнь – два забытых за спиной крыла –

В лед – траурным контрастом ненарочным.

Нечаянным... Теперь и места нет!

Не чаяли, а вот – мука и перья

Летят к земле, что мотыльки на свет,

Что жизнь – в себя – за стиснутою дверью.

Не всё ль равно, как назовешь свой дом,

Страну, погост – каким прельстишься дымом?

Когда поймешь, что суть не в нем, а в том,

Что вороном прикинулось бескрылым.

Застынет тень на том конце реки,

Ей по весне – скукожиться и стаять.

И тянут крылья снего-мотыльки,

Короткие и легкие, как память.

* * *

                                               А.Г.

Зима, зима... Несовершенство слуха

И зрения в округе: пелена

По воздуху, как дымка, как слюна

Собаки у стены, да и стена –

Сгорбатилась, как древняя старуха.

Должно быть, время санок, скоростей

По снегом свежевымазанной горке,

Воздушно-перламутровой, как створки

Ракушки... Только море – на задворки!

Зима, зима... Зиме не до морей.

И голубою корочкой к стволу,

Освоив форму, прикипает детство,

Где той дворняги нищее соседство,

Крута гора, и ветер малолетства

Кипит, несет и обращает в бегство –

В июль, в леса, в грибы, в жару, в смолу...

Воспоминаний ледяной узор,

Изменчивый, как годы, и бесстрастный,

Как этот снег, колючий и прекрасный,

Среди накала лета, где напрасно

Седые тополя несут дозор.

Еще-то детства прожито на пядь:

Немые образы и образа за шторой

На кухне у соседей, и бедовый

Побег в пургу, и леденец ледовый –

Учусь, как в спячке, помнить-забывать.

Но, погоди, еще бела земля,

Слышна метели роковая поступь,

И к голой ветке примерзает голубь,

И Слово падает, как в ледяную прорубь,

Царапаясь об острые края.

Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»

ЛЮКСЕМБУРГ

Погремушка ветра. Прибой,

А не вечер. Афишный курсив.

Мальчик с родинкой над губой

Слишком бледен и слишком красив.

Всплеск Кандинского в старом кафе

Со стены отражают полы.

Как немодные галифе,

За стеклом цвета хаки стволы.

Над букетами чьих-то рук

Повисает: «Держу пари!»

Мальчик с родинкою у губ

Мне читает Экзюпери.

И такое во всем à la France

(До границы-то тридцать минут),

Словно осень посулила аванс,

А живые, не стесняясь, берут.

От дождя в горизонт ушел

Лжеготической башни крест.

Мальчик с родинкой, на престол! –

Неизвестно, каких королевств...

– Это золото?  – Мертвый клен,

Сам не знает еще, что убит.

– Позолочен ли?  – Опален.

– Это небо над ним? – Гранит.

Клянчат утки в холодном пруду.

Под ногами слюда и вода.

Не спасу тебя, не уведу –

Все дороги ведут не туда!

Нынче ветер отрывист и груб,

Нынче ветер жесток... Но высок

Мальчик с родинкою у губ,

Не зовущих меня на восток.

Отпускаю тебя! Престоль,

Новоявленный принц на час.

Здесь готический шпиль стрелой

Свод царапает, а у нас

Перезвон водосточных труб...

Не о том с тобой говорю!

Мальчик с родинкою у губ,

Неспособных сказать «люблю».

ФРАНЦУЗСКАЯ СВАДЬБА

«Ф» бантом завязалось, анжамбман

Фригидною луной над сонным пáрком,

Избыточным фланерством парижан

И флером осени над тонущим фольварком.

Двойное дно. Два ушка у иглы,

Которая прокалывает грубо

Два крылышка (да,-шка, ибо малы!)

Прозрачной флерницы – воздушной, словно губы

Твои... «Ф» – дважды «р» – спина к спине.

Фасад? Форзац тугого фолианта:

Не я к тебе, а ты – спиной ко мне,

Огнем флюидным горе-флагелланта.

Как флердоранж у бледного лица,

Как флаги над повисшими садами,

«Ф» – два благословеннейших кольца

И чей-то взмах – «Аминь!» – над головами.

Номинация «Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от родных корней»

ПОЭМА ОДНОГО

Иногда о тебе, иногда о земле и небе –  

То есть о тех, кто рядом и кто – в бесконечности.

Никогда о себе, ибо «я» – это просто Liebe,

Полушутя рассказываю о вечности.

Мой язык не богат на рифмы, все рифмы – мимо:

«Кровь-любовь», «неба-хлеба» – приметы плоти.

По-английски «рифма» – с горчинкой тмина,

А у нас – колючие рифы, вроде

Тех, что теснятся на скалах далеких Греций:

Обомлевший коралл, ни кровинки в шершавом теле –  

Наша рифма, красителей или специй

Всего мира не хватит... На самом деле,

Я пишу о тебе, даже если вломилась осень,

Даже если вот так – отвлеченно, о том, об этом.

Если сбивчиво, то не взыщи – так просинь

Разбавляет ночь, не предвидящую рассвета.

Изовьюсь по-змеиному, сброшу кожу

Вместе с тем, что прилипло к ней, прикипело

(В междустрочье прочти, если можешь: ношу;

В междустрочье увидь, если можешь: тело).

Мы с тобою – нигде. Это дух кочевья,

Это легкий, черненый наш крест изгоев.

И в узоры сплетает стволы деревьев

Бог-художник, назвавший картину «Двое».

Мы с тобою – одно. О дно, как оземь,

Как с высот – в глухоту, в немоты провалы –  

Разобьемся. Так листья роняет осень,

Так вот слезы... А, впрочем, уже немало

Понасказано на языке, на щедром...

Помолчим? Так «одно» молчит, а не двое.

Мы с тобой – за стотысячным километром,

Где поэмы обходятся без героев.

Помнишь, ветер Испании? О, ее несмолкающий ветер!

Обезглавленность пальм на одичавшем пляже.

С Богом все говорят по-испански – дети,

Ветер, море, песок, рыбаки и даже

Пальмы, точнее, то, что от них осталось:

Онемевший ствол – белый столп из забытой сказки.

Нам, как ветру, нужна высота – самая малость.

Мы, как дети, у ветра подслушиваем подсказки.

Иногда я пишу для тебя – чужими,

Незнакомыми буквами: будь-то «свят» иль «светел» –  

Всё едино. Давай воспарим над ними –  

До безбуквенности! Как южный испанский ветер...

Направленье не важно, если сильны истоки:

Наводнит, унесет... Предсказание неуместно.

Если дышат отрывисто эти строки,

Значит, слово есть шаг, а бумага – бездна.

ЕВРОПЕЙСКИЙ МОТИВ

Чужаками – по городу средних веков,

Потонувшему в глине и камне,

Собирая в рукав перезвон сквозняков,

Мертвый лист подбирая – руками,

Не привыкшими к милостыне... Пойдем,

Там, за грузными спинами зданий –

Лебединое озеро – водоем

Нам не снившихся снов и желаний.

В переполненном людом кафе, где уют

Серой дымкой струится из чашек,

Нам с тобою улыбки, как счет, подают:

Богу – Богово, нашему – наше.

За вспотевшей витриной, в которой твои

Отражаются губы и очи,

Беспокойно и резво снуют воробьи,

Без акцента лепеча-пророча.

И почти что отчаявшись, ворот подняв,

В мягкий шарф уходя с подбородком,

Зачерпнуть город-пригород в узкий рукав,

Про себя нарекая «слободкой»:

Будто напоминаньем – какого? – стиха,

С межнебесия ада и рая,

В переулке гармоника тянет меха…

Дорогая моя, дорогая!