КОНКУРС КРИТИКОВ-ЭССЕИСТОВ
Номинация «Критическая статья или эссе об эмигрантском творчестве русскоязычного поэта-эмигранта»
БРОДСКИЙ, ПАСТЕРНАК И ЛЮБИТЕЛИ ПОЭЗИИ В ХХI ВЕКЕ
(Эссе)
В 60-х годах прошлого века Веничка Ерофеев наблюдал в электричке «Москва – Петушки» вполне заурядную сценку – двое выпивают. «Один такой тупой-тупой и в телогрейке. А другой такой умный-умный и в коверкотовом пальто. Тупой-тупой выпьет, крякнет и говорит: «А! Хорошо пошла, курва!» А умный-умный выпьет и говорит: «Транс-цен-ден-тально!» Вот и на стихи мы реагируем по-разному. Один, «в телогрейке», скажет: «Хорошие стихи, мне нравятся!» Другой, « в коверкотовом пальто», произнесёт что-нибудь умное. К примеру, литературовед А. Якобсон об известном стихотворении Пастернака («Свеча горела на столе, свеча горела») написал: «… Судьба – это свеча, это присутствие в «Зимней ночи» онтологического времени, которое сомасштабно онтологическому пространству метели…». «В коверкотовых пальто» - это филологи, лингвисты, университетские профессора, критики – вобщем те, кто любит поэзию профессионально. Обойма ХХ века у них заполнена: Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак и, с некоторыми оговорками, Бродский. Любители «в телогрейках» отдают предпочтение Есенину, Высоцкому, и ненадолго заглянувшему в ХХI век, Борису Рыжему.
В наше время с распространением Интернета образовалась ещё одна разновидность (продолжим метафору) любителей поэзии - «в джинсах». К ним причисляет себя и ваш покорный слуга. Многие из нас сами пишут стихи и, сильно различаясь по уровню таланта и скромности, трудолюбиво заполняют виртуальное пространство. Только на сайте stihi.ru к 1 мая 2014 года разместилось около 25 миллионов произведений более чем 500 тысяч авторов-стихотворцев! (Рука не поднимается написать: 500000 поэтов). Поэтических сайтов – десятки. А ещё нам, которые «в джинсах», предоставляется возможность участия в разнообразных, очных и виртуальных конкурсах, фестивалях, форумах. И никому не возбраняется издавать свои книги на бумаге (за свой счёт).
Не представляю, что происходит с поэзией на других языках. А русскоязычные лит.объединения действуют во многих городах Австралии, Америки, Европы и Израиля, где «на четверть наш народ». Географически мы – Азия, но по футболу, баскетболу и шахматам Израиль выступает в европейских лигах. Что уж говорить о литературе! Интересных, самобытных поэтов среди полумиллиона стихотворцев отыскать труднее, чем бриллиант в бочке с бижутерией, которую на глаз и не отличишь от натуральных камней. Попадаются очень качественные подделки, подражания.
Вообще-то начинающим (особенно молодым) поэтам полезно набивать руку, подражая великим. Сейчас многие пишут «под Бродского». Да и сам Бродский в период ученичества пробовал сочинять под разных поэтов. Он признаётся, что «в 17-18 лет не понимал Пастернака, его стихи казались, если не абракадаброй, то чем-то в этом роде». А стихи 22-летнего Бродского (во время публичного выступления) назвал абракадаброй 30-летний Лев Куклин, поэт, тогда уже печатавшийся. Серьёзные, основательные книги о Бродском (Соломона Волкова, Валентины Полухиной, Льва Лосева) снабжены именным указателем. По числу упоминаний на втором месте - Пастернак (Ахматова, понятно, - вне конкуренции).
Бродский в своих интервью, перечисляя поэтов, оказавших на него наибольшее влияние, иногда «забывает» Пастернака или называет его в последнюю очередь. Может быть, Иосиф Александрович лукавит? За поэтами такое водится. Дают ложные следы, называя не те имена, не те стихи, поэмы, которым подражали. Пушкин в «Евгении Онегине» многократно поминает «Чайльд Гарольда» Байрона, чтобы читатель мог сравнить и убедиться в превосходстве «Евг. Онегина» над англицкой поэмой. Но по свободной композиции, по непринуждённому юмору, по множеству отступлений, не только лирических, образцом для пушкинского романа послужил байроновский «Дон Жуан». (Настаивать на этом я не могу, т.к. сужу по переводу, сделанному Татьяной Гнедич, и не исключено, что на её «Дон Жуана» в какой-то мере повлиял «Евг. Онегин»). У Бродского есть стишок под названием «Подражая Некрасову или любовная песнь Иванова». А мне там слышится не Некрасов, а Высоцкий:
… И я кричу в ответ: - На той неделе!
Но той недели нет в календаре.
Бродский согласен с теми, кто считает Баратынского «глубже» Пушкина. Пушкин же оставил поэтам два, на первый взгляд несовместимых, совета:
1. Поэзия должна быть глуповата.
2. В статье о Баратынском: Он у нас оригинален, потому что мыслит. Бродский как раз «мыслит». Но его стихи (особенно большие, на несколько страниц) сложны для восприятия. Нет в них «глуповатости», т.е. простоты и ясности. Даже у Пастернака стихи проще, и многие легко запоминаются. Но вот учёный филолог, профессор-славист А. Жолковский (« в коверкотовом пальто») пишет: «Пастернак сегодня – важная для русского литературного сознания фигура, однако текстов его в активе читательского сознания нет». Бродский, уже в ранге нобелевского лауреата, в интервью шведской газете: «Пастернака обожаю, особенно как поэта. А вот роман его, с моей точки зрения, никуда не годится. Хотя стихи из романа совершенно потрясающие, может быть лучшее, что им написано». В беседе с Соломоном Волковым Бродский сказал об одном стихотворении Заболоцкого: «Это та простота, о которой говорил Пастернак и на которую он был всё-таки неспособен, за исключением четырёх стихотворений из романа и двух из «Когда разгуляется». В стихотворении Пастернака 1931 года:
В родстве со всем, что есть, уверяясь
И знаясь с будущим в быту,
Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
В неслыханную простоту .
У самого Бродского стремления к простоте незаметно. Вот начало его последнего стихотворения «Август», 1996 год :
Маленькие города, где вам не скажут правду.
Да и зачем вам она, ведь всё равно – вчера.
Вязы шуршат за окном, поддакивая ландшафту,
известному только поезду. Где-то гудит пчела.
И для сравнения – похожие по содержанию и настроению строки из «Письма к римскому другу», 1972 год:
Я сижу в своём саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных –
лишь согласное гуденье насекомых.
Эти строки проще и потому лучше, написанных через 24 года!
В активе читательского сознания (в памяти?) у любителей поэзии «в телогрейках» и «в джинсах» редко остаётся стихотворение целиком, чаще - отдельные строчки. Легче запоминаются стихи, ставшие популярным романсом, песней. Романс на слова Пастернака прозвучал в фильме Э. Рязанова «Ирония судьбы»:
Никого не будет в доме
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проёме
Незадёрнутых гардин…
И «Зимняя ночь» тоже положена на музыку. Но «Свеча горела на столе» и так помним.
Стихи Бродского пытались петь «барды». Первым был Евгений Клячкин. «Пилигримы» в его исполнении звучали отлично. Потом подключились и другие барды, за ними - профессиональные композиторы. Но – без громкого успеха. По-видимому, это определялось особенностями стихов – нехватало «глуповатости» и чего-то в части фонетики. Бродский, знаток и ценитель классической, серьёзной музыки, должен был понимать, какие стихи «поются». Он и сам любил петь. Людмила Штерн описывает, как в ресторане «Русский самовар» в Нью-Йорке, где Бродский бывал очень часто, «…выпив две-три рюмки, поэт брал микрофон и пел… кроме «Лили Марлен», «Что стоишь, качаясь…», «Очи чёрные», «Мой костёр»… На каком языке исполнялась немецкая песня «Лили Марлен»? Может быть, на русском в переводе самого Бродского. (Он ещё перевёл биттловскую «Жёлтую подлодку»).
Отзываясь о стихах Пастернака обычно в превосходных степенях, Бродский проговаривается: «Со вкусом у Пастернака, как у всех гениев, далеко не всегда дело обстояло безупречно». Интересно, а себя он считал гением или только обладателем абсолютного вкуса? Пожалуй, Бродский – гений и, прощая ему погрешности вкуса, нельзя всё-таки не замечать их.
«Двадцать сонетов к Марии Стюарт», 1974 г. Поэт уже два года в эмиграции, свободно перемещается по планете – Америка, Англия, Франция…
В Париже, в Люксембургском саду он видит статую Марии Стюарт и вспоминает фильм о ней, который шёл в кинотеатре «Спартак». Рядом со школой, где Бродский учился до 4-го класса. (Тогда же в той школе учились в старших классах и Женя Клячкин, и автор этих строк). Здание «Спартака» - бывшая лютеранская кирка, давшая название Кирочной улице.
Недавно, чтобы ответить на вопросы дотошного петербургского друга, «в телогрейке», перечитал «Двадцать сонетов…». Спешил что ли поэт? Во II сонете: «В конце большой войны» - это 1945 год, а в ХX сонете: «в сорок восьмом году»?! Цитаты из Данте, Пушкина, Тютчева – одни заковычены, другие – нет. Много небрежностей, грубостей, ненужных слов. И вкус изменяет поэту:
«И ты, Мари, не покладая рук, стоишь…»
«Они тебе заделали свинью».
Ну, что это такое?!
В последнем сонете, по-моему – лучшем, замечательны строки, оправдывающие отсутствие чёткой композиции всего цикла:
«Случайное, являясь неизбежным,
приносит пользу всякому труду».
Из других сонетов:
«Любовь сильней разлуки, но разлука
длинней любви»
«Нет для короны большего урона,
чем с кем-нибудь случайно переспать
(Вот почему обречена корона,
республика же может устоять)»
Ответы в Питер я сопроводил своими «джинсовыми» стихами:
Попробую сонетом двадцать первым
закончить тот бессвязный монолог,
в порядок чувства привести и нервы,
прощая эрудицию и слог
неровный, чтобы не сказать, манерный.
В прикиде из классических цитат
и слов, в двадцатом веке нецензурных
Поэт, который отбыл в «Тамиздат»,
гуляет по Европе на котурнах.
А в Питере, ну всё идёт не так –
сожгли уютно-плюшевый «Спартак».
Пока ещё народу неизвестно,
но что-нибудь должны построить вместо.
Есть варианты: церковь и кабак.
(Сегодня уже известно – всё-таки будет не кабак, а, как 100 лет назад, лютеранская кирка. По плану – в 2015 году.)
Я помню наизусть много стихов самых разных поэтов, а из Бродского – только отдельные строки. У него юмор и остроумные фразы появляются как бы непреднамеренно, по ходу сочинения стиха. И запоминаются сразу и остаются в моём «активном читательском сознании»:
Если выпало в империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
Полумесяц плывёт над крестами Москвы,
как лихая победа Ислама.
Из всех законов, изданных Хаммурапи,
самые главные – пенальти и угловой.
Каждая могила – край земли.
Как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево…
А ещё, не в стихах, а в прозе Иосиф Александрович заметил:
«В эмиграции больше пишущих, чем читающих».
Таки да! | 
