Конкурс поэтов-эмигрантов
Номинация «ТАМ»
В плацкартном вагоне
«Скорый» ход набирает, время его пришло –
измерять колёсами Среднюю полосу.
А моя попутчица – как же не повезло –
говорливая тётка, жующая колбасу.
И она все болтает, битком набивая рот…
Вот ведь, думаю, надо же – выдался мне «досуг»!
А она – про соседку, Путина, огород…
начала о себе. Побежали мурашки вдруг.
И в глазах её шевельнулось на самом дне
то, что с детства задолблено: взялся – тяни свой гуж.
Её сын в девяносто пятом погиб в Чечне.
В девяносто девятом повесился спьяну муж.
Она, пот отирая со лба, говорит: «Жара».
Отхлебнув воды, улыбается: «Хорошо».
У нее умирает от рака в Москве сестра,
она едет прощаться с последней родной душой.
Паренька жалеет: «Совсем еще не окреп.
Видно мать измаялась, бедная, ждать сынка!» –
Спит в наушниках тощий дембель, сопя под рэп,
с верхней полки свисает жилистая рука.
Все затихло, уснуло, съёжилось, улеглось.
И вагон стучит колёсами и храпит.
Но метёт мозги бессонницы помело.
Сколько сорных мыслей…
какая из них пронзит,
прошибёт, проймёт до ядрышка, до нутра? –
«Я лишь пепел Европы, и здесь не моя страна»…
Как же сладко курится в тамбуре в пять утра!
За окном рябинно, розово. Тишина.
Дорога
…а важно ли, кто есть ты поневоле? –
Не сходит тень с усталого лица.
Твоей судьбы непаханое поле –
нечитанная повесть без конца.
Не важно, что себя не знаем сами. –
Не надо знать! Доверься тишине. –
Так новый день, телячьими губами
причмокивая, ластится к весне...
так, осмелев, разбитая дорога,
стекая с косогора, льётся вдаль...
помчим по ней, глотая понемногу
разгульную славянскую печаль!
Пусть прошлое себя нещадно губит,
отснятое на пленку суеты,
как стенд с передовицей в сельском клубе,
тускнея... пусть горят твои мосты!
…как здорово, что можно удивиться
себе… и дню, припухшему со сна…
дорога вьётся… льётся… и лучится...
чернеет снег. Бесчинствует весна.
Номинация «ЗДЕСЬ»
Зайцы
Бродит вечер по городу праздным скитальцем.
Спеет май. Во дворах зацветает сирень.
Мы садимся в трамвай – безбилетные «зайцы».
За душой – ни шиша, в головах – дребедень.
От того ли, что в воздухе терпко и звонко,
потому ли, что кровь будоражит весна,
так охота в подъезде поджечь фотоплёнку
и соседку-гюрзу оплевать из окна…
– Извините, пожалуйста, не обижайтесь!
Будет время покаяться в этих грехах…
мы для мам и для пап – ненаглядные «зайцы».
Всё ещё впереди. Всё пока впопыхах…
мы ещё на себя до конца не похожи….
но всё тише… и вкрадчивей шёпот листвы…
– Извините, пожалуйста, те, кто дороже
всех и вся…но не все уже слышат, увы…
– Подождите, пожалуйста, не уходите,
пряной горечи жизни напившись сполна.
Всё плотней и тесней паутина событий…
всё серей суета… всё слышней тишина…
………………………………………………
память тёплой ладонью к щеке прикоснётся,
пощекочет виски – по-цыплячьи желта,
как пушок над губой возмужавшего солнца,
как смолистая плоть молодого листа,
из которого вызреет спелое лето…
всё, как прежде – по городу бродит весна…
но неловко в трамвай заходить без билета…
и в подъезде дымить…и плевать из окна…
Московский форштадт
Осколок улицы щербатой. Изнанка города. Весна.
Дворы московского форштадта. Гуляет рижская шпана.
Пустопорожнее наследство – цветёт, как этот тощий куст –
неуправляемое детство, солоноватое на вкус.
Куда расти? Пока… клин – клином. Плечом – к плечу. В руке – рука.
И пахнет липкой тополиной неутолённостью пока…
и «завтра» кажется просторней опустошённого «вчера»,
но маета пускает корни в суглинок тесного двора.
…на пятерых судьба распита. Растёрты слезы рукавом.
Лоб рассечён. Губа разбита. Душа зашита прочным швом.
Уходят годы без оглядки…а новый день… невинно чист –
он прорастает из брусчатки, как подорожник-пофигист.
Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»
Крепкий орех
…только мама и ты. И весна на дворе.
Воздух детства, звенящий, как спелый арбуз.
Слово «Родина» – крепкое, точно орех –
не распробуешь с первого раза на вкус.
…середина пути. И дождём осаждён
серый город, дрейфующий в талой воде.
Так бывает: годишься не там, где рождён…
а бывает… и вовсе не годен нигде.
…и трясёшься в вагоне – судьбе ли назло? –
Вот и дерево кроной глядит на восток. –
Так подбитая птица встаёт на крыло,
безнадёжно ловя восходящий поток.
…а тебе говорят: «Так ведь это – твой дом!» –
ножевые слова – как удары серпа.
Слово – крепкий орех, да вот только потом…
от него остаётся одна скорлупа.
…и царапаешь душу в густой трын-траве.
Но с тобой пуповиной земли сплетены –
вместо матери – крест, вместо Родины – две
совершенно чужих бесприютных страны…
Вокзальное
Подаётся состав. Замирает над Ригой
это небо, вобравшее запах и звук
заповедной романтики Грина и Грига,
пастернаковской горечи встреч и разлук…
А с небес синева пролилась купоросом.
Рельсы тянутся вдаль – за аршином – аршин.
И бесстрашная Азия смотрит раскосо
из медвежьего логова дикой души.
Здесь и там. Между ними лежит межевое
(ножевое) пространство. Воспрянешь в пути…
Только поле и там – до былинки – чужое,
и такая тоска – хоть трава не расти!
И душа в пополаме. И столько вопросов –
неприкаянных мыслей сумбурный поток…
но всему вопреки выбивают колёса:
– на-вос-ток –на-вос-ток…
на-вос-ток – на-вос-ток…
| 
