Несброшенная кожа I

Помню как за оконною рамой

Стоял холод, где вдох невозможен,

Где чернели ветвистые шрамы

Исхудалых деревьев на коже

Территорий квартальных застроек,

Собирающихся в позвоночник

Во плоти, что, бывало, застонет

В унисон тормозам поздно ночью.

Помню как шепелявую запись

Обезвоженной пеной к постели

Вынося, из-под сна прорезались

Узловатые музыки стебли.

Помню яркие пятна рябины

На холсте грязно-серого неба,

Помню с треском летящие льдины,

Танец пыли в лучах, запах хлеба,

Радость первой прочитанной книги

На чужой даче в кресле-качалке,

Сладость чудом доставшейся фиги,

Страх при виде соседской овчарки,

Свет, проникший поэзией в прозу,

С призмы филармонической люстры

Расплетавший спектральную косу

На лепниной обёрнутых устриц,

Помню как в небеса на качелях

Я взмывал продолжением ветра,

Как свобода рвала в клочья череп,

В ядро мозга вцеплявшийся тщетно.

Несброшенная кожа II

Помню как оживали игрушки,

Дав взаймы одиночеству время,

Как в двенадцать палили из пушки,

Отголоском родного апреля

Ото сна, как тогда, пробуждая

Мой разомкнутый разум ударом.

Помню, как перемен ожидали —

И конечно же, так, чтобы даром.

С новым тысячелетием вместе,

Заодно с недоношенным прошлым.

Вы в политику только не лезьте,

Чтобы умным прослыть и не пошлым.

И пускай все мрачны и хамят, но

Никого лучше нету на свете,

Ведь тогда было всё непонятно.

Ещё не было мыслей о смерти.

И за финским заливом кончалась,

Как за рамой — картина, планета,

Что тогда почему-то не мчалась,

Как сейчас. Вот моргнул — дня и нету.

Наблюдал Хронос из-под забрала

Пустоты, как по крышам босая

От гало прочь луна удирала,

Свой клубок в неизвестность бросая.

Всё быстрей и быстрей разгоняло

Карусель красок летнего сада.

Укорачивалось одеяло,

Скинув десятипалость каскадом

Ответвлённых конечностей сердца,

Как чешуйку отмершего детства,

Как беспамятства холод в наследство

От зимы индевелого ситца.

Номинация «Здесь»

Облака

Лежишь на траве, смотришь на облака —

Они незаметно меняют форму,

Как жизнь вообще, как смысл "пока",

Когда ты от вошедших в норму

Убийств бежишь, оставив дом

Вверх дном, в кромешной темноте

Кем-то инкогнито ведом,

Узрев в сердечной хромоте

Сигнал тревоги. Из берлоги

Выбежав — потом проснулся,

Выйдя из спячки, уже в дороге,

И, осознав всё, ужаснулся.

Так я и стал сам облаком.

Меняешься, движешься куда-то.

Как тени, тащишь волоком

Воспоминания: лица, места и даты.

Вдали свои вершины в тучи

Вонзая, горы, под дождём

Расправив горделиво кручи,

Мне говорят: "мы подождём".

Мы тоже ждали. Усиливался дождь.

Смывало буквы, краска лезла.

И оставался только вождь,

Из рук не выпускавший жезла...

Лежишь на траве, смотришь на облака.

Они, — невыносимы в прозе —

Как в чашке с чаем, капля молока,

Как звук, когда кончается строка,

И ты, сказавший то "пока",

Теряются в метаморфозе.

Причина вещей

Потому что тьма — это отсутствие света,

Зима не ждёт прихода лета.

Закат сжигает огнём занавеску,

Чей узор на стене играл аребеску.

С моря ветер несёт прохладу

Наперекор дневному аду.

От глаз, покрытых влажным горем

Земля, вращаясь, в чашке с морем,

Сокроет солнца диск калёный.

Зажгутся в небе листья клёна.

Вглубь пустоты бросая слово,

Ты ждёшь — а вдруг прорвётся снова

Через экран, сквозь петли литер,

В реке стихов твой дом, твой Питер.

Тишина в ответ. Потому что пошлость

Воспринимает этику, как оплошность,

Потому что ружья орут громче муз,

Меняем зло на 200-груз.

Красота бежит наутёк от уродства,

Непокорная воля — от руководства,

Поэтому Питер — вновь болото —

И ждёт чего-то. Верней, кого-то.

Номинация «Эмигрантский вектор»

Отражения

Утопая в ночи и теряясь в тумане,

Стал ведом, я-корабль — маяком-фонарём.

Компас сходит с ума в грудноклетом кармане,

И мечта с мачты рвётся сигнальным огнём.

Равнодушная к жертвам и жатвам, сбежала

Вертихвостая муза, покинув кровать,

Воспалённую ночь светлячками пожара

На сетчатке оставив моей полыхать.

Проломив горизонта двухмерное бремя,

Мне навстречу Летучим голландцем парит

Вдоль зеркальной реки зазеркальное время,

Очертанием волн украшая гранит.

Разве можно любить этот дом на качелях,

Переменчивый, страшный в своей глубине,

Словно вязкая дрожь до-струны в вьолончелях,

Что скользит мимо взгляда, как правда в вине?

Хладноводный кулак упирается в борт мой,

Чтоб разбить, раздавить, разломать на куски,

Разбросать по простёртой ладони болотной

Бездыханный мой парус и мачты бруски.

В этом напоминающем лес тёмной ночью,

Неспокойном пустынном дому только страх,

Что в заложники взяв из-под ног моих почву,

Будет жечь меня заживо в стылых кострах.

Аритмией пространства вдали лежат горы,

Циклопическим глазом белеет луна,

А под ней затерявшийся парус узоры

Оставляет на порванной плёнке ума. 

Питер

Прости меня, друг, прости.

Я знаю, у нас были планы:

Корнями в гранит врасти,

В закат сквозь портовые краны,

Словно в зеркало кровопролитий

Глядеть и не видеть.

Ты знаешь, как я люблю

Все эти каналы и реки.

По-твоему, я юлю?

Глаза сквозь закрытые веки

Мимо фокуса писаных литер,

Хотя слёзы вытер.

Наш звук — это плеск воды,

Наш образ — мосты над восходом.

Мы были с тобой на ты,

Шифрованные одним кодом.

Вы с Авроры над Зимним палите,

Чтоб слышал правитель.

Свобода теперь — мой дом

Без кровельной тяжести места.

Крепиться к земле, притом

Что правда — предвестник ареста,

Быть прислужником мавзолей-сити

Меня не просите.

Ищу оправдания,

Но "быть или нет" из-под кожи:

Россия — не Дания,

Да и с Гамлетом вы не похожи.

Это я предал вас, говорите?

Ну, что же, рубите.

Руины забытых снов,

Пытаясь собраться в рутину,

Плетут в голове из слов

Рифмованную паутину.

Не удержат тебя её нити —

Прости меня, Питер!