Biographie

Né en 1969 à Caen, non loin des plages du Débarquement (F), il passe son adolescence à Dreux, ville aux confins de l’Ile-de-France, de la Normandie et de la Beauce, qui sert de laboratoire, à partir du début des années 80, au retour du fascisme français. Il y vit des moments de grande violence.

Il s’en échappe pour Paris à 18 ans pour y poursuivre sa formation musicale. Il quitte la France en 1990 dans des conditions matérielles très dures et renoue avec les racines scandinaves de sa famille maternelle, particulièrement suédoises. Il est naturalisé belge quelques années plus tard.

Il est musicien professionnel et compositeur.

Poème en lien avec la patrie, les racines natales géographiques, historiques, culturelles et linguistiques

Il y a un sapin désormais, flamboyant

Il y a le beffroi mangé par la mousse, et à large bord

Il y a l’établissement dont les caves et les entrées sont montrées du doigt

Il y a la rue cossue, particulièrement ses peurs et ses questions

Il y a la main-d’œuvre qui baisse les bras, venue du Sud

Il y a la chaîne des forçats, témoins des crachats et des rires

Il y a la mauvaise herbe envahissante qu’avec commisération l’on arrache

Il y a les immeubles où l’on ne parle que berbère, turc ou arabe (chants)

Il y a le pittoresque du manoir et l’environnement des blés

Il y a les jeunes, que l’on refuse, que l’on frappe sûrement car « c’est un mal nécessaire »

Il y a les cent nuances des odeurs et des peaux

Il y a le château d’eau couvert d’affiches et de svastikas

Il y a la mère de famille avec ses fièvres éruptives

Il y a les clans et les bandes, la masse en bordure de trottoirs

Il y a la haine, le feu au magasin, ils sont ‘la tare quotidienne’ (on dit cela d’eux)

Il y a l’ordre qui se retourne sur eux et les allonge au sol, bras et jambes ouverts

Il y a le jeune si beau et triomphal qui, dans les groupes fédérés, a les cheveux ras

Il y a les accourus qui, sur le bitume de leur territoire, font des duels

Il y a le monument aux morts à la mémoire des morts blancs

Il y a le sang impur, celui de « eux », pas celui de « nous »

Il y a le reflet des bannissements et des hommes parqués dans des camps de transit

Il y a les bêtes sur le marché qui ne sont pas privées d’eau comme ceux qui vivent dans les tours

Il y a partout sur les murs « Dehors ! » (ce qui aurait été « Raus ! », en 33, à Weimar)

Там есть обгоревшая пихта,

Там есть поросшая мхом дозорная башня, 

Там есть заведение, на подвалы и входы которого указывают пальцем,

Там есть и зажиточная улица, с её страхами и проблемами,

Там есть рабочая сила, прибывшая с Юга и живущая в полном отчаянии,

Там есть цепи, свидетели плевков и осмеяния заключённых их носивших,

Там есть заполонившие всё сорняки, их вырывают, сострадая им,

Там есть дома, где говорят на берберском и турецком, поют на арабском,

Там есть небольшая живописная усадьба с хлебными полями вокруг,

Там есть молодёжь, которую отвергают и подвергают наказаниям,

потому что уверены, что «это неизбежное зло»,

Там есть мамаша семейства, со своими бурными извержениями гнева,

Там есть сотни нюансов запахов и цветов кожи,

Там есть водонапорная башня, вся в плакатах и свастиках,

Там есть кланы и банды, толпы людей на обочинах дорог,

Там есть горящие магазины и ненависть тех, кого называют «отбросы общества»,

Там есть приказ, по которому они обязаны лечь на землю, лицом вниз, руки и ноги врозь,

Там есть молодые люди, красивые и торжествующие, остриженные наголо, входящие в организованные группы,

Там есть жестокие схватки на асфальте дерущихся за свою территорию,

Там есть памятник, в честь погибших белых людей,

Там есть нечистая, смешанная кровь, это «их» кровь, но не «наша»,

Там есть дух изгнания и люди там собраны в лагеря временного пребывания,

Там есть те, кто живёт в домах - башнях, даже животные на рынке не лишены воды, как они,

Там есть повсюду надписи на стенах «Вон!», как в 33-м в Ваймаре было «Raus!»

 Перевод с французского Любови Маричевой (Санкт-Петербург)

Poème consacré au pays d’accueil

Comme ceux de mai, les longs crépuscules

              pâles (c’est fini tu es seul pour jamais)

le cœur battant, la destinée brisée, là-bas dans le

              recul des durées :

une première sensation de froid me vient, une sorte

              de torpeur,

le tranquille soir rose, le bas pays où s’enfoncent

               les nuages/

Ainsi sans doute, je faillis à mes éternels vœux :

je ne respirerai plus la senteur de son corps ni l’aigreur

               un peu désagréable d’un amour blanchi.

Je ne reconnais plus la silhouette des autres,

je me dérobe quand on me regarde,

               rien de bien particulier à se savoir humble

               parmi toutes ces pitiés tendres

               et ces demandes de grâce/

Это как долгие бледные майские сумерки -

всё кончено, ты один навеки.

Сердце бьётся, а жизнь разбита,

в далёком прошлом осталось

первое ощущение холода, охватившее меня,

как некое оцепенение …

Тихий розовый вечер, равнина, над которой

собираются тучи … 

И нет сомнений, что уже не сбудутся мои заветные желания.

Я не буду больше вдыхать запах её тела и не буду ощущать

неприятную горечь лицемерной любви.

Я никогда не познаю ещё многого другого …

Я теряюсь, когда на меня смотрят,

но особенно трудно сознавать себя униженным и обездоленным,

среди всех этих проявлений жалости, нежного состраданья

и этих многочисленных прошений о чьей-то милости …

Poème traitant de l’émigration, de la nostalgie et du déracinement

À la place où les chèvres au bord du fleuve broutent,

je m’assieds : à cette époque l’angoisse ne cessait de naître en moi,

jusqu’à quand aurai-je le ventre lié, attaché au rocher improbable de ma peur ?

À la place où les cailles couvrent le champ, je m’assis :

je partais, et j’avais peur, pourquoi avais-je peur ?

Je suis vivant, l’on parle à mes oreilles, j’ai le souvenir d’agréables odeurs,

et pourtant le feu brûle, à l’œuvre le flux de mon sang tourbillonne et consume.

À la place où plein de fleurs font disparaître le pays sous une étoffe rouge,

je m’assois : ô, je ne puis à moi seul me porter,

mes murmures cachent à peine le cri, à peine, vêtu de fils teints

l’on a fait de moi une âme qui n’oublie pas les choses que les yeux ont vues.

Там, на берегу реки, где пасутся козы, 

я сижу и удивляюсь: 

в тот период тревога не покидала меня, и до какой же поры 

я был бы ещё придавлен этой невероятной глыбой моих страхов? 

Там, на лугу, где по утрам поют перепела, я сидел, удивляясь: 

я отправлялся в путь, но мне было страшно, почему? 

Я жив, мои уши слышат, я помню приятные запахи, 

но всё же не погас тот огонь, и кровь закипает во мне, 

и это изнуряет меня … 

Там, где цветы покрывают землю красным покрывалом, 

я сажусь, поражённый: о, я никак не могу найти себя, 

и мой шёпот, в нём спрятан едва сдерживаемый вопль, 

а душа моя, она уже никогда не забудет то, что видели мои глаза …