Конкурс поэтов-эмигрантов
Номинация "ТАМ"
МОИ ГОРОДА
Звени, город
Звенигород!
Звени в
измученной пропащей душе моей
Синим трепетом
колокольчиков лесных,
Не виданных мною.
Звени колоколами
далекими той церкви –
Тайной и
сказочной почти –
Открывшейся мне
вдруг из-за черного леса
На заснеженном
холме.
Звени крепким
крещенским снегом,
Звени изумрудом
водочной посуды у ларька,
Речкою той звени
и еще звени, не знаю, чем.
Звени.
Много, много было
в жизни моей городов таких:
Не городов –
захолустий.
И поныне где-то
они цепенеют
В забытьи между
бредом и явью,
Между мигом и
веком, между жизнью и смертью
Цепенеют они и
хранят мою тогдашнюю боль
И сладость и
горечь несчастных моих любовей.
Свистит
электричками Болшево,
Слепо пялится в
ночь тюремными окнами город Ковров,
В синих сполохах
ночи полярной
Страшным сном
непробудным
Коченеет в
заснеженной тундре город Когалым,
Провалился
куда-то в преисподнюю далей заволжских
Между гор Жигулей
город Жигулевск,
И звенит, звенит
над ненаглядною речкою,
Звенит город
Звенигород.
А над Волгой
широкой
Ждет меня не
дождется Самара.
И денно и нощно
обивает пороги вокзала
И-и – ждет не
дождется.
Сам-мара…
Что дымишь ты
заводами смрадными, город Самара?
Что пылишь
Безымянкой своей,
Что по
"фене" бубнишь ты, Самара?
Что глядишься в
осеннюю Волгу, Сам-мара?
А и томно тебе, а
и тошно тебе,
А и пьешь не
напьешься ты, город Самара.
Забываешь, да все
не забудешься, город Самара.
Подрастают твои
тополя.
Время катится в
бездну – к Последнему Краю.
СЕВЕРНАЯ МОЛИТВА
Когалым, Уренгой…
О варварские эти
имена,
Ханты-манси-пермяцкие
такие.
Песец пролаял
вас,
Проверещала
векша,
Провыла-просвистела
вас пурга.
И кто уже
заглянет в ваши души,
Поруганные
спиртом и железом,
Ранимые и мягкие,
как мох?
Кто вам подставит
добрые колени,
Чтоб в них
уткнуться
Теплой грустной
мордой?
Кто вас потреплет
нежно по загривку,
Навеки верность
зверя полюбив?
Увы, уже никто…
Но после всех
судов –
Последних,
страшных –
После войн священных
Господь наш Иисус
вас назовет
И всех зверей и
маленьких людей
Вернет вам. И в
блаженной белой тундре
Вы вечно будете
любить друг лруга.
Номинация "ЗДЕСЬ"
БЕЭР-ШЕВА
Беэр-Шева,
Вирсавия,
Град Авраамов.
Беэр-Шева –
Авраамовой клятвы
колодец.*
Здесь клялись
патриарх Авраам
И Авимелех –
Суровый пахан
филистимский,
Что рукИ друг на
друга
Вовек не подымут.
Да Бог патриархов
прибрал,
А ветер горячий
пустынный
Развеял слова
позабытые клятв.
* Беэр-Шева –
вопреки распространенному мнению означает не "семь колодцев" (хотя
очень созвучно этому словосочетанию на иврите и похоже по написанию), а –
"колодец клятвы".
ПОЭТ В БЕЭР-ШЕВЕ
Исход субботы.
Темен небосвод.
Хамсин сухой
горячей пылью дышит.
Компьютер нем. А
он... Он хмуро пьет:
"Погода
чертова! Хамсин меня убьет.
Соб-бачья жизнь –
опять никто не пишет.
Ни-кто..."
Тоски угрюмый беспредел.
И вдохновенья
призрак улетел.
А жизнь – как
жизнь: жестока и проста.
С измятого
газетного листа
Священные
каракули иврита
Оповещают:
"Столько-то убито..."
И далее –
убористым петитом –
Идут убитых этих
имена.
Орут соседи, и –
почти война.
Мерцают старой
почты письмена
Со старого
овального экрана.
Не пишут из
России, и она,
Далекая-далекая
Татьяна
Не пишет. Душно,
и почти война.
Война –
общенародный сдвиг по фазе.
Опять кого-то
замочили в Газе.
А в будущем –
египетская тьма.
А жизнь проста,
жестока и напрасна.
Война ... Атас!
Страна сошла с ума –
Закрыли все
веселые дома
И выслали
украинок прекрасных.
Увы. И всех в
сердцах назвав на "мэ",
Охота сделать
жизни резюме.
На Севере, в
России, снег, поди,
И до идиотизма –
перестройка.
Куда летишь,
родная? Осади!
Валит в веках
лихая Птица-Тройка –
Тачанка, паровоз,
головомойка,
Истории Олимп, ее
помойка.
А ты как зверь с
дороги уходи
С привычной болью
ноющей в груди.
Почти война.
Соседи голосят.
Горячие,
чернильны ночи крылья.
Воспоминанья давние накрыли.
Увы, но это возраст -- пятьдесят.
Просматривает,
пальцами хрустя,
Ряд строк
неровных. Кашляет от пыли.
И громко вслух:
"Да сколько бы ни крыли,
Меня прочтут
потомки и простят.
Ведь любят нас
потом – когда зарыли."
Номинация "ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР"
***
Все пройдет. И
зима заметет
Там, в России,
дома и могилы.
Лишь безумного
сердца полет,
Этой птицы
больной перелет,
Досягнет до Отчизны
немилой.
И оно там
останется жить.
И оставит меня, и
обманет.
И заставит опять
ворошить
Память ту и как
будто бы жить.
А само будет –
там – сторожить
Улиц глушь да
безумие мамы.
Там – пойдет
колобродить-бродить
По пурге в жути
уличных линий,
С безымянской
шпаной разводить
Тары-бары
"по фене", бродить.
И покинет меня, и
покинет
На-всег-да, и
пустые года
Электричкой
пустой пронесутся,
И упьются собой
вдрабадан,
И уснут, и уже не
проснутся
Никогда, никогда,
никогда.
А в России пурга
заметет
И оконные рамы и
раны.
И безумного
сердца полет
До Отчизны родной
досягнет.
И забудет далекие
страны
Сердце, и без
меня заживет.
Вольной птицей
больной обернется,
Чей безумен
прощальный полет.
И ко мне никогда
не вернется.
ЭМИГРАНТ
Налей мне темного
вина.
Я выпью, не дыша,
до дна
Воспоминаний яд
горчащий –
За сердце,
бившееся чаще,
За ту, которая
одна.
Что прежним
именем звала
И в губы целовала
жарко…
Задумавшись,
запнулась парка
И нить случайно
порвала.
И спохватившись,
впопыхах,
Пошла плести
совсем другое,
В судьбу
какого-то изгоя
Вплетая боль мою
и страх.
Чужая жаркая
страна…
Налей-ка мне еще
вина .
ОплАчу с прошлым
я разлуку
И эту жизнь, что
сплетена
На скорую богини руку.
|