Конкурс поэтов-эмигрантов

Номинация «Стихи о родном крае, об историко-географических и культурно-языковых корнях»

амулет

с полудня отменили «жалость»,

и каркают вороны на житьё,

болтается на улице бельё,

где сырость к сирости прижалась —

напрасно; отменили «веру»,

и веры ни к кому на свете нет,

«надежда» – разве что на амулет,

а остальное всё – химера,

нет смысла; отменили «разум»;

ругает неустанно вороньё

погоду и бесхозное бельё,

твердя одну и ту же фразу;

свалились сразу все напасти;

спасающий от горестей и бед,

надену я на счастье амулет,

пока не отменили «счастье».

в апреле

тревожишь, как настырное дитя,

как муж, нагрянувший с облавой,

как Д′артаньян с воскресшей славой

и шпагой к горлу двести лет спустя,

апрель! день солнечный и я смеюсь –

весной природа излечима

и ждёт весёлого почина –

нерасторжим внебрачный наш союз;

и ближе станет деревянный крест,

стоящий посреди угодья,

где всех пристраивает сводня,

прибрав к рукам своим в один присест;

к добру, иль не к добру мой глупый смех –

сплошные чудеса и  воскрешенья

под то святое воскресенье,

где «все – за Одного! Один – за всех!»

Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»

мой город

как будто в мундиры одеты,

подстрижены гладко кусты

и могут отлично при этом

законопослушно расти;

где  правило жизни  не случай,

а трезвый практичный расчёт,

там даже о странствиях тучи

подробнейший пишут отчёт;

дома – старики и старушки –

со скрипом, но могут века

стоять, притулившись друг к дружке,

свои согревая бока;

привычны цветы на балконах

и готики серая стать,

и на христианских иконах

святая еврейская мать;

«мой город», – звучит как-то странно,

привыкла и город привык,

что портят здесь всё иностранцы,

ломая немецкий язык.

баллада о ботах

позвольте выйти вон в себя, славяне, –

что зря кричать «уря!» в дырявых ботах?

не числиться мне больше в патриотах

и сырость не унять уже словами

о вешних водах, сладком райском пенье

в гнездовьях птиц под опиум акаций;

а шум и гам заказанных оваций

ещё противней сырости осенней;

и тянет сирую рыбёшку глубже –

где тише и сытнее, то есть лучше,

и с ботами вдруг неблагополучье —

нырнули и почили мирно в луже;

но нет конца весёлым переменам:

надежды нас питают, хоть и лживы.

купить бы только боты –  будем живы

и лужа будет море по колено;

эгей!  снимайте с якорей таможен;

под именем Колумб иль Америго

не всё ль равно под чьим  страдаешь игом,

когда  не вынуть ржавый меч из ножен?

не дрейфь, дружище, ты в исходах дока:

волнительны названья прошлых станций

не более, чем муза дальних странствий,—

давно разоблачённая морока...

берёзы репинские тут растут у дома,

наводят тени на плетень немножко;

а в новом доме жизнь на курьих ножках

и с бабою ягой, одной знакомой;

бежишь из дома –  к чёрту дождь и сырость;

когда есть боты и они прекрасны,

то это значит вовсе не напрасны

твои скитания, труды и сирость;

а вот и Кайзербург тысячелетний

с пятикилометровою стеною;

у Лоренцкирхе –  шопы за спиною,

кафешки уличные; бьют к обедне

часы старинные у Фраункирхе;

в часах под дудку парами фигурки

по кругу ходят целый век в мазурке

и прячутся от зрителей в квартирке,

как все, чтоб праздновать свои субботы,

прощения выпрашивать  Христова,

свидетелей услышать Иеговы,—

спасают души и меняют боты;  

петляй и привыкай, в твоём прикиде

сподручней  драпать даже под прицелом,

свободы общей не бывает в целом,

твоя – хоть в тесноте, да не в обиде.

Номинация «Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от родных корней»

дом

немецкий дом, рисунок на обоях,

часы, умеющие куковать;

привычная и к страсти, и к покою,

готовая к объятию кровать.

и зеркало, и шкаф могли смотреться

друг в друга; и в шкафу, зиме назло,

нашлось бы поутру, во что одеться

и силою удерживать тепло;

там шторы содержанье охраняли

содружества на полках старых книг,

считаясь со свечами и роялем,

и звуки понимая, и огни;

там старенький ковёр сплетался в кисти,

живое с неживым сошлось четой —

в горшках пылились возле окон листья,

и листья дуба — в раме золотой;

тяжёлый стол — добротный, без обмана,

был стульями почётно окружён,

вечерней ждали трапезы гурмана,

и кресло местом чванилось, как трон;

сроднилась мебель строгостью порядка,

непробиваемого, как броня,

и площадь занимала без остатка;

там не было лишь места для меня.

приключения

по переходам пешеходы

шагают дружно по стране,

перемещаются народы

кто наяву, а кто во сне;

всегда возможны приключенья,

взяла, на всякий случай, зонт,

легко, по щучьему веленью,

перешагнула горизонт

и радуюсь родным широтам,

как - будто всё, как прежде встарь,

как - будто там, за поворотом –

аптека, улица, фонарь;

но что нормальное стояло

когда - нибудь в глазах бельмом

в какой - то робе полинялой

и улыбалось под зонтом?

выходит, жизнь без приключений –

тоска и сумасшедший дом,

где так легко без сожалений

на всякий случай  быть с зонтом.