Конкурс поэтов-эмигрантов

Номинация «Стихи о родном крае, об историко-географических и культурно-языковых корнях»

Из воспоминаний

Мой долго не хотел свершаться гений,

Так, утопая, тонущий поток

Цепляется за головы растений,

Испачкав жизнью сморщенный цветок.

И прихотливой сменой настроений

Довольствуясь, пристав к юдоли слёз,

Тот - зимний я - кричал, что я - весенний, -

Как летошный средь осени пророс.

Пророс, не дожидаясь пробуждений,

С донского на днепровский бережок,

Смешав себя лохмотьями смешений -

Высоконизк, шершав и медноок.

И плеск страниц, рассыпанных по сцене,

Чарующих недвижностью своей,

В струящий свиток броских сновидений

Я собирал - и прятал от людей.

Кому-то ввысь. Кому-то на колени

Пред идолом. Он нервен и жесток,

Он требует лучистых ясных мнений

И жезлом бьёт в подставленный висок.

Но голос памяти, став гуще и победней,

Все более и более знаком.

Зовёт плести венки стихотворений

Гудящим, несуразным языком.

Пусть тлеет скорбь разводами сомнений,

Как девушка, поправив завиток

Выплёскивает ворох впечатлений,

Читаемых по буквам между строк.

Когда же я устану от сирени

И ароматов, давящих на грудь,

Я усыплю свершенный мною гений,

Мешающий безлирно отдохнуть.

В моём окне

В моём окне большая яма

Полжизни полузанята,

И тридцать три слепых крота

В неё корячатся упрямо.

По берегам снуют машины,

Измяты ржавчиной пружины,

И тормоз злится на сорок,

Которым злиться вышел срок.

И дымкой пыли и песка

Задёрнуты деревья строго,

Водопроводная река

Стекает каплями с порога

На пробегающих людей.

По небу шарит суховей.

Кроты завалены работой:

Прочистив горлонос икотой,

Они пучки земли снимают

И в землю гордо опускают, -

Довольны ямой и собой

И ждут спасительный отбой.

Камней знакомых очертанья

На небо белое глядят,

И промеряет расстоянье

Нелепый выводок котят.

Бежит мальчишка, как подарок

Держа скелет свой на весу,

Сверля отверстия в носу.

Бетон асфальту встал на брюхо,

Скрипят дома в тисках травы,

И, подставляя Богу ухо,

Плывет молчание молвы.

Спасают истину солдаты,

Велосипеды мчат гурьбой,

И те, которые женаты,

Грустят о жизни холостой.

В моём окне не видно зданий,

Больными мыслями желаний

Страдают бледные цветы.

И в яме возятся кроты.

Номинация «Стихи о стране нынешнего проживания»

Рош Ха-Шана

Почти шесть тысяч лет назад назло творцам наук

Был создан мир - и этот факт в скрижалях отражён.

И с той поры из синагог шофара* льется звук,

Шля приглашение на суд сквозь покаянный стон.

И новый год. Сентябрь. Тишрей**. Уходит боль обид.

И пусть ржавеет год в шкафу мой боевой доспех.

Макаю халу в мёд густой, гранатом рот забит

И пропускаю в новый год свой прошлогодний смех.

И дети шумною толпой вбегают в новый год,

Кто с ранцем, кто ползёт под стол, кто прыгает на грудь,

Храни их, Новый год, от всех печалей и невзгод,

Не накажи, не обижай... Меня сотри, и в путь!

* Шофар - бараний рог, один из существенных атрибутов празднования Рош Ха-Шана: в

  него трубят в ходе утренней молитвы

** Тишрей - первый месяц года по еврейскому календарю

* * *

Белым камнем окованный город,
Не спеши расставаться со мной,
Не случайно ты небом расколот
И святою очищен водой.

Свет подаренный будет мне ближе,
Но сквозь длинную очередь спин
Я - последний - мучительно вижу,
Как одежду снимают с картин.

Пальмы прячут зеленые крылья,
Лихорадочно воздух тяжел,
И напрасны смешные усилья
Бросить душу на мраморный пол.

Новый день неумело проходит
Мимо плоских и резаных крыш,
Рассыпая осколки мелодий
Из карманов, как дерзкий малыш.

Стекленеют глаза, не затем ли
Запах звезд не доходит сюда,
Чтобы каждый, кто слышит и внемлет,
Покидал этот мир навсегда.

Но не смей расставаться, мой город,
Знаешь ты, что тебя я узнал,-
Я люблю тех же женщин, я молод,
Как и ты, белый город у скал.

Номинация «Стихи об эмиграции, ностальгии и оторванности от родных корней»

Это было у моря, где лазурная пена

Море лижет ноги шершавым
Языком и щекочет пятки,
И листает слева направо
По-еврейскому распорядку
Мою книгу и рвёт страницы,
Захлебнувшись прибрежным ветром.
И летят бумажные птицы
Как предсмертные стоны Лаэрта,
Пережившего глупость сына.
Я такой же глупец. И с морем
Проливаю загар на спину
Туникой с кровавым подбоем,
Чтобы негром смотреться завтра.

И в лицо отдохнувшим будням
Тычет время больничной картой
И сосёт под левою грудью... 

* * *

Как увлекает этот сквер,

Забытой осени мотивы,

Где воздух призрачен и сер,

И краски нервны и пугливы.

В моем краю другие сны,

Не акварельные - слепые.

Мне непонятны и странны

Их очертания смешные.

A все ж я сплю, укрыв в бронхит

Страх одиночества и боли,

И осень из окна сквозит

Кислинкой горькой карамболи.