Конкурс поэтов-эмигрантов
Номинация «ТАМ»
ЩЕЛКУНЧИК
Щелкунчик-таймер орехи дней цинично колет.
Ушедший поезд всегда больней сердечной боли.
Дымил тот поезд, как семинол в минуты счастья,
гудел прерывистым ре-минор, на красный мчался...
Но в ноги страстно бросался мост, забыв подагру,
ловил в пролёты – лукавых звёзд абракадабру!
Летел состав, распечатав тьму на доли света.
А я, неведомо почему и чем согрета,
садилась в поезд послушать рок воспоминаний:
...какая каша, какой пирог у нашей няни!
Река насмешливо-глубока, собаки лают,
и кот, в чьей лапе моя рука, мурлычет «Love you...»
Дрожал оранжевый осьминог в небесной бездне,
а кот, поймавший прощанье нот, ворчал, как прежде
о том, что ветер, и зной знобит виною давней.
...И билось солнце планеты «Битлз» в стальные ставни.
Мой дед – потомственный сибиряк, британской крови.
Ко мне вошёл он, разлил коньяк, нахмурил брови,
сказал сурово: «Давай, стопкрань ушедший поезд,
живи легко, как степной баран и режь, где ноет.
Беги от денег, дурных затей и слушай – сердцем.
И никогда не рожай детей от иноверца.»
С тех пор и деньги ко мне текут, как мёд на раны,
и я свободна от разных пут, как те бараны.
А сердце греет «Реми» бокал и мужа профиль,
И в детях наших бежит река еврейской крови.
Щелкунчик-таймер тревожит сон, звезда упала...
Ушедший поезд ушёл – и всё...а я – осталась...
АЛЛЕГОРИЧНО...
Аллегорично, сумрачно и вяло.
Бреду через пустыню по песку -
песчаные верблюжьи перевалы
и хлещет солнце.
Еле волокусь,
переставляя медленные ноги.
...Химера вод бесстрастно далека.
Лишь шорох пыльной призрачной дороги.
Напиться вволю, отдохнуть слегка...
!Но камнем - небо! Сердце еле бьется,
в песке по ноздри, солнца антураж.
Дрожащий штрих далёкого колодца
спиралью формируется в мираж.
…Захлебываясь серой, вязкой дрянью,
кричать не стану. Все равно одна.
И зыбкой поглощаемая тканью,
мечтаю об одном глотке вина…
Песчаный зверь выкручивает руки,
но я ползу, презрев пустынный ад!
...А вертят колесо все те же суки,
все те же, что и сотни лет назад.
Номинация «ЗДЕСЬ».
Я ВЫСТИРАЛА ФИРМЕННЫЕ ДЖИНСЫ
"Я выстирала фирменные джинсы,
распяла на верёвке, стоящие круто.
Врубила вяло монозапись "Криданс",
раскрыла "Бойню" Курта Воннегута..."
Ирина Воскобойник
*Я сдул с кроссовок пыль парижских улиц,
с ботинок смёл снега Килиманджаро,
запил "мартини" вкус гавайских устриц,
залил тоску портвейном русских баров.
Мне грезилась в прокуренных салунах
песков Сахары скомканная скатерть.
Я не нашёл покоя в поцелуях,
узнав, как пахнет бедность, смог и паперть.
Из стерео-фантазий "Бездн чикагских"
я музыку ловил за хвост бизоний.
Мадридского двора смотрел я скачки
с площадок краснокожей Аризоны.
Какие были сны, какие песни!
Иллюзий бред в полях марихуаны!
Теперь живу я в Штатах и, хоть тресни,
не хочется в экзотику Гаваны.
Не хочется в пустыни и каньоны -
я был уже в далёких, диких странах.
Не хочется, чтоб плакали койоты,
я даже не хочу вина из крана!
Не хочется стирать крутые джинсы,
забрызганные взрывом "кока-колы".
Вернусь к жене – ведь я не зря женился!
Вернусь к жене, как есть – босой и голый.
Закуривая мрачно сигарету,
она сказала: «Где ты был, зараза?»
Я много повидал, бродя по свету,
но лучше слов я не слыхал ни разу.
*первый катрен – от моего мужа – мне. Я – продолжила.
ГОРОД КАМЕННЫЙ. НЬЮ ЙОРК.
Город с дымною сизою гривой
каменеет кубической каплей...
И подъезды смакуют лениво
человечьи потоки, как устриц.
Там рекламы
отточенный скальпель
рассекает
сплетение улиц,
разрезает палёные крыши.
Город корчится в гуще кофейной.
И ползут, как ослепшие мыши,
по проспектам дымы испарений...
Тот, кому
надоело инферно,
может просто
уехать в деревню...
А в деревне – живые ограды,
меланхолия домиков дачных.
И озябшие аристократы –
индюки. И
врачующий воздух.
Без
сомнений, пейзажи удачны,
небо, сочной
сиреневой гроздью,
наливается утром. Но в город
возвращаешься, весело споря
сам с собой - равновесие вздорно
и лукаво, как женская шляпа.
Город яблоком
катится к морю,
и ему всё равно,
где ты шлялся.
Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»
***
coelum non animum mutant qui trans mare currunt. (лат)
"небо, не душу
меняют те, кто за море бегут"
Там – берёзы мёрзнут, осени скинув шаль,
исчезает солнце в белом крещендо снега.
Здесь – палёный ветер хлещет лохмотья пальм,
и каньоны склонны прятать на дне печаль,
осуждая гулко вздор и бездонность неба.
Океан лютует – время смывать грехи!
Бьёт волной о берег, молится, отпусти, мол;
не горят секвойи, логике вопреки...
И, как вызов этой дерзкой игре стихий,
Волга катит воды в Каспий невозмутимо.
Здесь живёт индеец, белый и дзен-буддист -
всем хватает света, веры, дорог и прерий.
Там – с тех пор, как Герцен «Ленина разбудил»,
а страна пригрела партию на груди –
весь народ болеет и ни во что не верит.
Здесь – хмельные скалы, звёзды – с мою ладонь,
чёрный «ритм-и-блюз», и ток аритмии свинга.
Там – остались папа, мама, сестра и дом,
Колька с нотной папкой, «первый весенний гром»,
там осталась сердца добрая половина.
Нет хирурга, чтобы память зашить иглой!
Слов не сыщешь в помощь всем перелётным стаям...
Покидая вечность булочной за углом -
оставлешь землю, где навсегда – твой дом!
Оставляя небо...небо и – обретаешь.
ПИКНИК НА РЁБРАХ...
Как тонко пели птицы на столбах!
Сплетались тени в длинный караван.
Песчаный вихрь луну гравировал,
легко касаясь выпуклого лба...
Земля была гончарной мастерской –
месила глину пятками дождей.
Гончар -
трудолюбивый иудей,
грузил столбами каменный покой.
Сидела я на каменном ребре,
смотрела на луну, на тонких птиц.
Тоскливо ныл отвергнутый москит,
вползала игуана в
этот бред;
и кактус тень бросал исподтишка,
фаллическою формою дразня...
Гончар его придумал для меня,
а, может, для смущённого песка.
Зелёный фаллос кактуса взрывал
пейзаж пустынный цветом! И молчал.
Цеплялись звёзды, спрашивал Гончар:
«Что зреет в злой ловушке естества?»
Сгорала ночь средь этой кутерьмы,
пустынный тракт был высушен дотла...
А я текилу медленно пила,
и пил Гончар на весь безумный мир...
...Что зреет в злой ловушке естества?
Пикник – на миг. И – новая глава...
| 
