Номинация «Неоставленная страна»

Февраль

Этот вечный февраль всё скрипит и скрипит

Под полозьями песней о лете,

Ямщиком стаканище последний допит

Под занюх запорошенной плети…

Бубенцы не звенят на морозе - стучат,

Пристяжных подзаносит на круче,

И волчица, что бросила где-то волчат -

Разъединственный тройки попутчик…

Коренник неподкованный  наледь лущит,

В кровь копыта, но думушки прочь те –

Мол, замёрзнет в степи бедолага-ямщик,

Вспоминая про службу на почте…

Только он не замёрзнет. Последний стакан

Никогда не бывает последним…

И всё хлещет метель по ямщицким щекам,

Разгоняя ямщицкие бредни…

А в округе уже ни друзей, ни врагов,

Ни волчицы, ни нечисти прочей…

Но не выбраться тройке из вечных снегов…

Да ямщик и не очень-то хочет… 

Афганский вальс

                                            Игорю Цырюльникову

Тот же поезд – «Москва-Кишинёв»,

Но теперь две таможни по ходу.

Проклиная себя и погоду,

Я в загранку к тебе. На денёк.

Пусть дорога туда и в обрат

не денёк, а по времени – втрое.

Пусть записаны мы не в герои,

Но ведь были Кабул и Герат…

Приказала империя жить.

очень долго.  Живем. Кто как может.

И горбим на пропой для таможен,

чтоб таможням не шибко тужить…

Я к тебе в Кишинёв на денёк,

А не сдюжили б «двойкой» в Афгане,

То не знал бы тебя я с ногами

в Кандагаре. А после – без ног…

Две таможни, как есть – за спиной

(Кишинёв – не краюха планеты)

И в каталке навстречу ко мне ты,

Я навстречу  - тебе. На одной.

По второй за кого – не вопрос,  *)

на который ответить не сложно…

Три ноги за империю – можно.

Плюс две жизни, что наперекос.

*) второй тост по традиции – за тех, кто остался на поле боя

Родина

                                      «От солнцевской братвы»

                                     ( надпись на главном колоколе одной подмосковной церкви)

Химеры ищем. Ищем и обрящем.

Еще в утробе маясь с похмела,

Распяты меж былым и настоящим:

Такая доля – будет и была

и есть. И замели снега навеки

(бесталые, как зечии срока)

Ханыжьи непроспавшиеся веки

распластанной на полматерика…

Химеру на химеру – это наше,

Чтоб новую химеру проклянуть,

И Страшный суд давно уже не страшен –

отмажут. Кто? Да бесы. Как-нибудь.

Последнюю рубаху с караваем

Не тычем больше в каторжный вагон,

И колокол из крови отливаем,

И благовест не слышим испокон…

Сыновий ад - за грех отцов расплата,

Но сколько ж можно в заповедь перстом...

Мы без вести рождённые, ребята,

В стране забытой Богом и Христом,

трёхрядочкой от края и до края

Растянутой для песен воронья.

Беспамятная… Пьяная… Шальная…

Острожная… Гулящая… Моя.